- Хватит!
Сайли вздрогнул во сне от его окрика. А он просто испугался. В своих рассказах Олья будто рисовала картины, живые, яркие... не лишенные привлекательности. И от этого становилось страшно. Страшно было думать о том, чтобы жить под небом без солнца, в бревенчатом доме с деревенской девкой, похожей на рыжую Ланку, что стала бы рожать ему детей, похожих на Майку, доила бы безрогую козу, делала кислый сыр, а к праздникам покупала бы у Фаски спирт...
- Хватит, - попросил он уже тише. - Спать пора.
С утра настроение было заметно хуже, дорога сделалась тяжелей. Останавливался он теперь чаще, как будто специально оттягивал выход к черте. Потом спохватывался, ругал себя и опять переходил на быстрый уверенный шаг. Но вскоре снова останавливался, придумывая очередной предлог.
- Не нужно тебе туда, - в лоб заявила Олья на одном из таких привалов. - Не выйдет из этого хорошего.
Он вздрогнул, восприняв эти слова, как пророчество.
- Не ходи. Страшно мне за тебя.
- Вот заладила! Страшно! Скажи, что дрова колоть некому будет.
- Да какие уж там дрова, - грустно улыбнулась женщина. - На тебя ж смотреть жалко, как ты топор берёшь. Небось до кармана и в руках не держал никогда. Молодой ты, неприспособленный, жизни не знаешь.
Жалеет. Ну не дура ли?
- Не пропаду, - буркнул он.
Нужно было идти дальше, а не слушать этот бред, но Истман отчего-то не торопился. Порылся в сумке, в которую он бросил более менее целые вещи для дороги, а Олья наложила сухарей, головку козьего сыра и каких-то душистых травок. Вынул маленький узелок. Когда полуэльфка тащила его от брошенного имперского лагеря, не поленилась прихватить кое-что из его одежды. А костюмы Императора кое в чем выгодно отличаются от нарядов простолюдинов.
- На вот, - он швырнул целительнице срезанные бесполезных тряпок пуговицы. Всего две - остальные самому нужны. - Это серебро. Решишь за Чертой остаться, пригодится. А вернешься, дашь тем, кто в Город поедет. Пусть выменяют тебе за него чего-нибудь... сама решишь, чего. Спрячь пока.
Потом, когда уже пошли, подозвал к себе Сайли и велел пацану присмотреть, чтобы бабка не отдала кому-нибудь подарок. А то она такая, с неё станется.
В этот раз Истман даже не заметил, как миновал Черту. Наверное, оттого, что он не думал ни об убийствах, ни о крови, а в голове путались бредовые мысли, тени проигнорировали идущих по сумрачным тропам людей - он не заметил ни одной. Хотя, честно сказать, и не высматривал.
А там, на другой стороне, просто захлебнулся льющейся отовсюду жизнью. Права была травница. Землю целовать, конечно, не стал, но простоял не меньше пяти минут на одном месте, с идиотской улыбкой любуясь раскинувшимся впереди лесом, слушая пение птиц и шелест листьев. Всё это было и там, за Чертой, и лес, и птицы, но здесь оно было... было... Истман не смог подобрать слов. Но если потом кто-нибудь однажды спросит у Каэрского Императора, был ли он когда-нибудь по-настоящему счастлив, он с уверенностью сможет сказать: да, был, в первые минуты после того, как вернулся из Пустошей.