— Рот не разевай. Мух наловишь, — через плечо бросила женщина, остановившись у дома.
— То не беда. В такую сырость не летают. А если что, так хоть пожру вдоволь. Раз летает, значит, птица.
— Конюшни нету, оставляй. Присмотрят. И обиходят.
— Кто?
— А то ты не знаешь? — хозяйка обернулась, ярко сверкнув невозможной зеленью глаз.
— Знаю. Как не знать.
— Вот и славно, вот и хорошо. Пошли под крышу да к стенам, воин, — и первой, подавая пример, вошла в дом.
Почудилось на миг, что конь ободряюще подмигнул. Иди, мол, друже, а за меня не беспокойся.
Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. Или огурцов тут тоже нет? Откуда они, из Средиземноморья? Как его тут, Белое море кличут? Вроде как…
Мысли захватили целиком, вытеснив прочее. Дернулся, чуть не упав, плеснул на себя горячим…
— Не пужайся, воин… — столько нерастраченного тепла в голосе было, что аж скрутило внутри хитрым узлом… — Сбитень весь расплескаешь. А до лета далеко. Ягодок под снегом не найдешь.
— Не пужаюсь, — как же охрип вдруг. Похоже, что организм сбой дает. И простуда ухватила морозными пальцами за подбрюшье… — Мысли одолели.
— Прочь их гони. Мысли — медь. Действо — злато.
Перегнулась поближе, облокотилась на стол, опершись высокой грудью о тщательно выструганные доски. Хозяина нет? Ага. Поверим…
— Действо, говоришь? А когда оно супротив нутра идет?
— Против нутра идет? — и улыбка на губах, сладких на вид даже. Ждущих. Зовущих. И обещающих. И жаром внутренним обдавшим с головой нырнувшего в то тепло…
* * *
— Иди. И будет тебе удача на пути. И будет все, о чем пожелаешь.
— Ведослава…
— Веда, — мотнула головой. — Веда я для тебя. У вас ведь, чужих, все урезать надо?
— Хорошо, — соглашаться легко, когда не надо через себя переступать. — Веда, прости меня.
— Простить за что? — удивление честное. И в лице, и в глазах. — За правду? Так то не нам решать, кто с кем остается, а кого тропы с дорогами дальше ведут. Иди, воин. Иди. И не оборачивайся. Но помни.
Уносит отдохнувший конь собравшего воедино душу всадника. И теплый, согревающий ветерок дует в спину.