— Что, больше никогда-никогда не представляла, как живешь в том городе с братом?
Мотает головой.
— Я пробовала. Ничего не получилось. Мысли разбегались, внимание отвлекалось на что-то еще. Мерещилась в лучшем случае какая-то невнятная клякса. Наш дом — какой он? Какие обои в спальне, какой стол на кухне, сколько ступенек на лестнице, какого цвета входная дверь? Какие деревья росли в саду? Все забыла. Я даже лицо брата не могла вспомнить. Посмотрела в папиной книжке, но там был какой-то неприятный чужой дядька. Совсем не мой брат. Так и не вспомнила, как он на самом деле выглядел. Все мечтала, вот бы он мне приснился. Ну хоть разочек. Я бы извинилась, что вот так его прогнала. Сказала бы, что испугалась, девчонки часто бывают страшными трусихами, с перепугу могут еще и не такого наговорить, это вообще ничего не значит. В таких случаях надо просто переждать, а потом разговаривать дальше. А не улетать вот так сразу навсегда. Я же скоро вырасту, стану очень храброй, а с маленьких какой спрос. Как он не понимает?!
— Героические летчики-асы редко разбираются в тонкостях девчачьего поведения, — примирительно говорю я. — Сами смельчаки и привыкли, что все вокруг такие же.
— Вот именно. Пошли отсюда, ладно? Мне бы руки где-то помыть… Кстати. А из этого двора есть какой-то другой выход? Или только через подворотню, как вошли?
Я понимаю, что Фань не хочет сейчас идти мимо красного самолета. Но ничем помочь не могу. Нет здесь другого выхода. И не было никогда.
Мы сворачиваем за угол, туда, где висит изрядно потрепанный зимними снегопадами и весенними ливнями красный самолет. Как раз вовремя, чтобы своими глазами увидеть, как лопаются металлические стропы, на которых он подвешен. И замереть на месте, вцепившись друг в друга, как в поручни, последний шанс устоять на ногах, когда из-под них уйдет земля, а она уже почти…
«Сейчас ка-а-ак грохнется», — думаю я, инстинктивно вжимая голову в плечи. В общем, совершенно напрасно, мы стоим на более-менее безопасном расстоянии, хотя, конечно, всякое бывает, и летящий обломок фанеры вполне может оказаться роковым, вероятность такого развития событий даже выше, чем шанс встретить на улице Тоторю динозавра, смущенно топчущегося на пороге пивной «Третьим будешь».
Но ненамного.
«Сейчас ка-а-а-ак грохнется», — думает Фань. Я, конечно, не умею читать чужие мысли. Но не сомневаюсь, именно это она и думает, выбор в сложившейся ситуации не то чтобы шибко велик.
«Сейчас ка-а-а-а-ак грохнется», — думают ангелы небесные, вынужденные днями напролет заносить в Книгу Судеб отчеты о наших пустяковых делах и безответственной болтовне. И наверное, жмурятся — там, у себя на небесах. Чтобы не видеть, как падает на землю красный самолет, столь же прекрасный, сколь неуместный во дворе на улице Тоторю, застрявший тут в стальной паутине меж двух чердачных окон, — мы-то думали, что навек. А оно вон как.