Доротея даже не могла вытянуть ноги в тесном салоне самолета и мучилась от неудобной и тесной одежды. Малоун был прав, как всегда. Эти ужасные вещи она должна была терпеть, по крайней мере, еще пять часов. Пилоты выдали им коробки с завтраком, как только они сели на борт: сырные роллы, печенья, шоколад, куриная ножка и яблоко. Доротея не могла проглотить ни кусочка. От одной только мысли о еде ей становилось плохо. Она постаралась устроиться поудобней, вжав спину в сетчатую спинку кресла, но это ей так и не удалось. Примерно час назад Малоун исчез в кабине пилотов. Хенн и Вернер спали, но Кристл, кажется, бодрствовала. Возможно, она тоже чем-то была обеспокоена.
Этот полет был худшим в жизни Доротеи, и не только из-за дискомфорта. Они летели навстречу своей судьбе. Было ли там что-то? А если да, то хорошо это было или плохо?
После того как они оделись, каждый упаковал свой собственный рюкзак. Доротея взяла с собой только одежду на смену, зубную щетку, немного косметики и автоматический пистолет. Мать украдкой передала ей оружие еще в Оссэ. Поскольку это был не коммерческий рейс, то никаких проверок не было. Хотя Доротея была возмущена тем, что позволила матери принять еще одно решение, пистолет придавал ей уверенности, и она чувствовала себя несколько лучше.
Кристл повернулась к сестре. Их глаза встретились в полумраке.
Какая горькая ирония в том, что они были здесь, вместе, в этом ограниченном пространстве. Может, ей удастся то, что не получалось многие годы?
Доротея решила попробовать.
Она расстегнула свой ремень, поднялась с места, пересекла узкий проход и села рядом с сестрой.
— Мы должны это остановить, — сказала она, пытаясь перекрыть шум двигателей.
— Я и планирую это сделать. Как только мы найдем то, что хотели обнаружить наш дед и отец. — Голос Кристл был холоден как лед.
Доротея сделала еще одну попытку:
— Это не имеет никакого значения.
— Не для тебя. Тебя это вообще никогда не интересовало. Все, о чем ты заботилась, — это переход богатства семьи к твоему драгоценному Георгу.
Эти слова больно задели Доротею, и она, превозмогая горечь и заранее зная, что ответит сестра, все-таки спросила:
— Почему ты ненавидишь его?
— Он был тем подарком, которого у меня никогда не могло быть, дорогая сестра.
Доротея уловила грусть и обреченность этих слов и в который раз вспомнила те страшные дни. Она прорыдала у гроба Георга два дня, пытаясь хоть как-то справиться с отчаянием. Ничего не помогало. Все, на что натыкался ее измученный взгляд, напоминало о безвозвратно утраченном сыне. Кристл пришла на похороны, но быстро ушла, даже не оставшись на церковную службу. Ни разу сестра не выразила соболезнований, ни разу не пыталась утешить. Ни слова.