– Дочка, я всегда буду на двадцать восемь лет старше тебя, и мне всегда будет на двадцать восемь лет тяжелее, чем тебе. Мы не уравняемся в страданиях.
«Да, у меня в мои двадцать во сто крат хуже было, чем у тебя сейчас», – думала Ирина. Наконец до нее дошло: они обе способны понять друг друга, но ничем не могут друг другу помочь. А если не помогать, то понимание не считается. Остаются сочувствие и жалость, но они всегда были. Их и к чужим испытываешь. И от того, что, будучи вдвое моложе, она до оказавшегося чистым и сухим донышка понимает маму, но та не верит, что дочь ее понимает, Ирине стало жутко. Она наспех выпила чаю и засобиралась домой. Как ни крути, единственным человеком, с которым она теперь позволяла себе откровенность, был почти незнакомый Арсений. А ведь совсем недавно Ирина с подругами высмеивала непроходимых идиоток, которые доверяют мужчинам свои тайны. И мама твердила: «Рассказывай мужчине о себе только хорошее, иначе любовь пройдет, он тебя твоими же словами уничтожит». И вот свершилось – ни матери, ни подругам она больше не верила. Только Арсению. «Он наверняка ничего в моих муках не понял, зато на столе помог расслабиться и забыть обиды, – взыграл унаследованный от мамы сарказм. – Если действенно помогать, то непонимание не считается».
– Кстати, Иринушка, – оказалось, что мама со своих душевных травм на дочкины незадачи переключается автоматически, – я в воскресенье была в храме. И обратила внимание – там мужчин стало едва ли не больше, чем женщин. Причем молодых! Такие все чистые, красивые, с ухоженными бородками и одухотворенными лицами. У них потребность в вере, а не во всяких гадостях. Это подонки богослужения игнорируют. Ты бы начала по воскресеньям в церковь ходить, познакомилась бы с хорошим человеком после службы. Ведь обжигаешься постоянно, потому что не там спутника жизни ищешь.
– Разве в церкви об этом думают? – усмехнулась Ирина.
– Я же сказала, когда выйдешь, на улице.
– Знаешь, это мерзостью отдает. Только что были братьями и сестрами, а вышли на крыльцо и резко завожделели друг друга.
– Дочь, одна ведь останешься. Как говорится, будь проще, и все подтянутся к тебе.
– Кто проще нищих и бездомных, мамочка? А разве к ним очередь стоит, чтобы пообщаться? Плюс ко всему ты какой уровень доходов этим одухотворенным верующим приписываешь?
– Хорошо все одеты, не волнуйся, меркантильная моя девочка. И разъезжаются многие на дорогих машинах.
– Вот! Эти россияне отлично знают, скольких им пришлось обворовать, растлить подкупом, разорить, возможно, даже убить, прежде чем Бог даровал богатство. Я бы согласилась на такого атеиста, мамочка. Но на воцерковленного христианина – никогда.