«С каждой минутой пустота становилась все явственнее. Там, где у других был путь, у меня не было ничего. Бог не отозвался. Ни звуком, ни видением, ни намеком. Даже мой мозг не соизволил выдать какую-нибудь утешительную галлюцинацию. Но ведь когда-то Он отвечал на мои неумелые, торопливые молитвы, реально помогал! Я перетряс весь свой опыт. И увидел, что всякий раз, попросив Его о чем-то ночью, утром сам развивал бурную деятельность. Вера в Него не давала опускать руки. Иногда я переламывал обстоятельства, иногда кто-то другой ошибался в мою пользу. Так все и шло, я знал, что Он со мной. Только в одном я был абсолютно бессилен. Только в одном полностью зависел от Его милости. А Он равнодушно глядел на мои страдания. И я подумал, что мы слышим тех, кто не подох от голода, не был убит в войну, не погиб в катастрофах, не потерял детей, излечился от болезней. Они светло плачут и благодарят Бога. Но миллионы сдохли, погибли, потеряли и не излечились. Они ничего не расскажут. Что, все они как-то необыкновенно грешили? И разве они не плакали кровавыми слезами, молясь?..»
Арсений поморщился – еще один Колумб, стремясь в Индию, открывает Америку. Можно подумать, что раньше, когда его желания исполнялись, никто не страдал от богооставленности. Захотелось прекратить чтение. В конце концов, на эту тему попадались и более зрелые рассуждения. Но когда-то он битый час рассказывал другу об особенностях своей кинематографической памяти. Вряд ли это было интересно. Александр же слушал, потому что Арсению нужно было выговориться. Придется отдать долг. Он тронул мышку и облегченно выпрямился – один короткий абзац, и на волю.
«Я вспомнил, что в Евангелии открытым текстом говорится про меня. Есть злаки, посеянные Богом, а есть плевелы, высаженные врагом. Растут в одной земле, в общем воздухе, под одинаковым дождем и солнцем. Но первые от рождения призваны плодоносить, а вторые – нет. От рождения! Я плевел, и Бог меня попросту не знает и знать не желает. Он любит только своих избранных. Остальные обречены. Но я из тех обреченных, кто любит Его. Зачем мне жить? Чтобы есть, пить, испражняться, работать, совокупляться? Надоело. К чему я пришел? К тому, что реальной жизнь и любовь делает иллюзорный бог. А если его нет, то реальность превращается в иллюзию. Простите за все. Прощайте. Господи, всего миг, и этот кошмар кончится. Пусть начнется следующий, но только другой».
От неожиданности Арсений поперхнулся. Мысленно комментируя отрывки, он едва не упустил главное – Александр грозился покончить с собой. Чушь. Кризис веры – не повод для самоубийства. Или повод? После сорока ряд друзей Арсения поредел. Двое умерли от инфаркта, один погиб в автокатастрофе. Но никто не додумался убить себя сам. И почему? Чуда лично для Александра не устроили? А уж как он просил! Невероятно. Надо позвонить людям, которым друг пожелал здравствовать, выяснить, в какую больницу его отправил тот, кто первым открыл свой почтовый ящик. В котором часу этот ненормальный разослал прости-прощай? В полдень? Выбрал час! Знал ведь, что все днем пашут и в собственные компьютеры заглянут толь ко вечером. Необходимо выработать какой-то общий план, прежде чем искать этого горе-монаха. Не в морге же он в самом деле прохлаждается.