Прошлым летом в Мариенбаде (Кобрин) - страница 3

Он смог разобрать, что было написано на ее книге: восемь лет назад он успел осилить русский алфавит. На обложке стояло имя "Герцен". Он подошел к девушке и срывающимся голосом сказал: "Ваше шпионство вынудило меня уйти. Так-то вот". Уже развернувшись, он услышал как на безупречном немецком ему ответили: "Позвольте, это вы первый начали следить за мной!" Остановился, повернулся. Она смотрела на него весело и спокойно. "Я думал, вы слишком заняты своим Герценом". Тут уж ей пришел черед удивляться, впрочем виду не подала и парировала: "А я думала, что вы слишком увлечены своей газетой". "Нет, я как раз размышлял, что сказал бы этот мизантропичный социалист, увидев в России парламент и правительство, возглавляемое либералом Набокоффом". - "Вы думаете, он был бы доволен?" - "Вряд ли". - "Я тоже так думаю". Рассмеялись. Представились. Она гордо носила греческое имя Лидия; она вообще была гордой и самостоятельной, училась в Марбурге у серьезных философов, ценила Маркса, переводила на русский какого-то французского романиста, затеявшего, по ее словам, эпопею почище Бальзака. Родители, которые остались в приморском русском городе, обеспечивали ее, но она тяготилась даже этой зависимостью и хотела остаться в Германии преподавать. Он испытал острое чувство зависти, пожалуй, алчбы, к этой молодой сильной жизни, к этой осанке, никогда не знавшей тяжести шестичасового конторского рабочего дня, к этой географической легкости, к этой серьезности. Несмотря на разницу в семнадцать лет, она знала больше и держалась увереннее его. Даже свое еврейство она переживала по-иному; он вспомнил, как за шесть лет до этого видел здесь, в Мариенбаде, знаменитого хасидского ребе из Бельцова, она осталась к его рассказу равнодушной, не совсем, по-видимому, представляя, кто это такой, а на вопрос, не собирается ли она в Палестину, усмехнулась и ответила, что предпочитает быть подданной российского императора, а не турецкого султана. Так и разговаривали: он ей про Верфеля и Майринка, "Соколов" и кайзера Карла, она ему - про Распутина и Плеханова, Гумилева и Кузмина. Да-да, конечно, он вспомнил, когда-то, в прошлой жизни, он читал удивительную повесть русского писателя с такой фамилией - про Александра Македонского. Конечно же, там были крокодилы, моча которых прожигала дерево. Он поздно спохватился, с девушками ведь не говорят о таких вещах. "О чем, о крокодилах?" - "Да нет, не о них, извините". Они болтали обо всем на свете, даже о политике, она неплохо разбиралась в международных делах и даже предположила, что Россия не покинет своего союзника - Турцию - в эгейском вопросе. "Тогда мы с вами окажемся в разных лагерях", - грустно предположил он. "Может быть, и к лучшему", - неловко пошутила она.