Коронеру стало ясно, что шериф непреклонен в своих заблуждениях, и никакие доводы не заставят его изменить мнение, поэтому он поднялся, и теперь на стол опустился его тяжелый кулак.
– Ну и хорошо. Вы, Ричард, не имеете права распоряжаться следствием, которое провожу я. Я намерен отправиться в Питер-Тейви. Посмотрим, что мне удастся там разузнать. – Он решительно зашагал к выходу.
– Глупец! – закричал де Ревелль ему в спину. – Епископ тебя за это пригвоздит к кресту! Учитывая, что через неделю-другую к нам собирается с визитом Хьюберт Уолтер, ты будешь счастлив, если тебе удастся сохранить голову на плечах; я уже не говорю о коронерстве.
Но Джон уже спускался по лестнице, призывая проклятия на голову всех мужчин и женщин, носящих имя де Ревелль,
Пополудни следующего дня после весьма тяжелого перехода из Эксетера, в течение которого они останавливались разве что для того, чтобы покормить коней и перекусить самим, коронер и его офицер приблизились к частоколу деревни Питер-Тейви.
В этот раз Джон не собирался прибегнуть к услугам писаря, а посему велел ему остаться дома и отдохнуть после трехдневного путешествия на муле. Гораздо сложнее было решить проблему с Матильдой: недавнее возвращение мужниных прав запросто могло быть отменено из-за очередной ночной отлучки из дома, к тому же если бы она произошла сразу после восстановления перемирия. Поэтому он с величайшей осторожностью затронул эту тему во время ужина, подчеркнул важность расследования этого двойного убийства, хотя бы для того, чтобы успокоить растревоженного и рассерженного уважаемого епископа Маршалла, который, с точки зрения излишне набожной Матильды, мог сравниться по рангу разве что с Папой Римским и почти не уступал самому Всевышнему. Он тщательно обошел стороной возражения шурина касательно его планов, молясь про себя, чтобы тот не заявился к ним домой с визитом до его отъезда в Питер-Тейви рано утром.
К его вящему удивлению, Матильда сравнительно спокойно восприняла новость о необходимости отъезда. Все еще холодная и отстраненная, относящаяся к нему скорее с подчеркнутой вежливостью, нежели теплотой, она пробормотала, дважды высморкавшись в платок, что он должен делать то, чего требуют от него его коронерские обязанности.
На следующий день Джон спешился у основания лестницы, ведущей к входу в холл пометного дома Питер-Тейви, и огляделся вокруг. Двор выглядел тихо и спокойно, намного тише, чем во время его последнего посещения. Над коньком крыши кухни по-прежнему струился дымок, но поблизости не было видно ни единой живой души, лишь несколько одиноких фигур в отдалении. Никто не вышел, чтобы забрать лошадей, и Гвину пришлось крикнуть, склонившись к арке цокольного этажа. Оттуда появился заплаканный подросток, который и принял у них поводья.