В колыбельке бодрствовал туго спеленатый Коннор. Обычно он почти все время спал, и Касси была удивлена: она только что закончила его кормить, а он все не спал и своими ясными глазками разглядывал пейзаж.
— Не хочешь спать? — спросила она и бросила горошинку себе в рот.
— Эй! — проворчала Доротея. — На ужин не хватит.
Касси отставила миску в сторону, потянулась, легла спиной на грубые сосновые доски и стала смотреть в небо. Теперь она, глядя на солнце, не могла не думать об Уилле, о зарубцевавшихся розовых шрамах, которые до сих пор остались у него на груди.
Коннор заплакал, но Касси не успела даже сесть, как Доротея хлопнула ребенка по губам. Коннор испугался, округлил глаза и затих.
Доротея убрала руку и встретилась с разгневанным взглядом Касси.
— Что, черт побери, вы делаете? — потребовала она объяснений.
Было странно чувствовать свою ответственность за другого человека, особенно когда материнство в новинку, как красивое новое платье, которое достаешь из шкафа и примеряешь, но боишься носить весь день.
— Он плакал, — ответила Доротея, как будто это все объясняло.
— Плакал, — подтвердила Касси. — Все дети плачут.
— Только не дети лакота, — возразила Доротея. — Мы рано их учим.
Касси вспомнила об архаических семейных ценностях, на которые наткнулась в культурной антропологии, включая викторианские догматы, что детей должно быть видно, но не слышно. Она покачала головой.
Доротея и сама выглядела удивленной.
— Я знаю, это делалось во времена бизонов, потому что если ребенок спугнет стадо, то все племя останется голодным. Не знаю, почему мы продолжаем об этом заботиться.
— Я бы предпочла, чтобы вы так больше не делали, — сухо сказала Касси.
Она вспомнила ночи, когда лежала рядом с Алексом, заливаясь слезами от боли. Вспомнила, как он замахивался на нее, как она ждала, затаив дыхание, но никогда даже не пикнула. И задумалась над уроками, которые вынесла из своего брака: если прижаться к земле и молчать — будет меньше шума.
Она посмотрела на притихшего, сознательно молчащего Коннора. Может быть, однажды это умение ему понадобится.
Правда заключалась в том, что ее оно едва не сломало.
Касси сидела на водительском сиденье джипа Абеля Соупа, согнувшись, как будто ее ударили в живот. Она позаимствовала джип, чтобы съездить в магазин, где был ближайший таксофон. После разговора с Доротеей она поняла, что больше не может откладывать неизбежное. Она позвонит Алексу и расскажет, где была все это время. Она должна открыть ему правду.
При мысли об этом у Касси немного кружилась голова. У нее не было никаких доказательств того, что за эти шесть месяцев Алекс изменился, что он никогда не ударит ни ее — ни Коннора! — в приступе гнева. Она ушла от Алекса, чтобы ее ребенок не пострадал еще до рождения. Как вообще она могла думать о том, чтобы вернуться с малышом?