В дверь постучали. Вошел вахтенный, протянул конверт:
— Посыльный с почты принес. Срочная телеграмма мистеру Чугаеву.
— Ну и неси ему в машинное отделение!
Когда вахтенный ушел, Гурьев задумался. Срочная! Как раз накануне отхода! Может, у Павла дома неприятность какая? В Ленинграде у него мать, сестренка младшая. Гурьев прошелся по каюте, заглянул в иллюминатор. Потом решительно потянулся к телефону, набрал номер.
— Павел, что у тебя там стряслось? Докладывай!
Он услышал в трубке какие-то странные звуки — то ли смех, то ли всхлипывание.
— Ну что там, говори! Откуда телеграмма?
— Не поверишь! — шумно усмехнулся в трубку Чугаев. — Знаешь откуда? Из Лондона. И знаешь, что в ней написано? Слушай, перевожу с английского: «С благодарностью вспоминаю вашу помощь. Молюсь Всевышнему о ниспослании благополучного плавания вашему судну, а вам доброго здоровья…» Понял? А знаешь, какая подпись: «Преподобный Филипп Глен, миссионер англиканской церкви».
— Это тот самый, что на дороге?
— Тот самый… Надо же, на кого напоролся! Миссионер! Если бы знал!
— Ну и что? Отказался бы помочь?
Голос Чугаева в трубке погустел.
— Да нет, не отказался. Человек ведь… Хоть и миссионер!
Гурьев рассмеялся:
— Выходит, не зря старался. По твоей милости мы теперь с божьей помощью поплывем?
— Тоже неплохо… — прогудел Чугаев.
Перед пятью Гурьев поднялся на мостик. Там уже стоял его старший помощник Гардинер, немолодой, редкий для африканцев седовласый человек, выходец из племени, живущего в северных горных районах страны, но связавший всю свою жизнь с морем.
— Все в порядке, сэр! — доложил он.
— Будем отходить!
Гурьев вышел на крыло мостика. «Марина» посудина невеликая — отвалиться от стенки недолго. Внизу на причале по-прежнему пестрела толпа моряцких подруг. Среди темных, матово отсвечивающих в закатном солнце лиц он без труда отыскал то лицо, которое ему хотелось увидеть. Женщина смотрела на судно, и в солнечном свете ее глаза поблескивали, как звездочки. Красива жена у моториста! И в сердце капитана на мгновение кольнула тоска. Женщина, словно почувствовав взгляд капитана, медленно подняла свою изящную руку, и лицо ее озарилось улыбкой. А ее веточку хибискуса он поставил в своей каюте в стакан с водой.
Поодаль от толпы женщин стояли бородатый Денискин в белой капитанской фуражке с белым верхом, которую он привез с Родины, из его бороды торчала трубка. Рядом были Эдик с Лаурой. Свежий ветер океана развевал густые волосы Лауры, как полотнище черного флага. Увидев Гурьева, появившегося на крыле мостика, друзья замахали руками. Он им ответил коротким приветственным жестом — сейчас публичные сантименты ни к чему. Вдруг подумал: самолет прилетит из Москвы второго января, третьего утром Эдик письма заберет, и, может быть, в тот же день Денискин с портовой радиостанции передаст на «Марину» весточку.