Инспектор Нонор отчеркнул на листе показания монаха и положил стило на подставку чернильницы.
— Что ж, эргр Датар, — произнес он. — Тогда давайте я расскажу, почему вам женскую заколку воткнули в плечо. Вы завели неверные знакомства. Или, возможно, те знакомства завели с вами без вашего согласия. Но сути это не меняет. К вам наведываются дамы из Царского Города, посещают они вас более часто и регулярно, чем это считается приличным. Будь вы старичком-отшельником, такие систематические визиты не выглядели бы предосудительно. Но вы красивый молодой человек, и ваша дружба с придворными красавицами много кому может не понравиться, начиная от офицеров охраны и заканчивая самим государем. Вам сделали легкое предупреждение, что игру в великого проповедника вам пора заканчивать. Иначе в следующий раз такая заколка может оказаться воткнутой вам в горло или в глаз. Правильно?
Датар ответил не сразу.
— Наверняка я ничего не знаю, а оговаривать людей — грех, — после пространной паузы сказал он. — К тому же, место службы и состав прихожан выбираю не я. Не резоннее ли было обратиться к моему начальству, тем более, что я сам не так давно подавал прошение о переводе меня в другое место?
— Царский Город не властен над монастырскими назначениями, а убить человека дешевле, чем перекупить — неважно, у него самого или у распоряжающегося его судьбой монастыря.
— То есть, вы подозреваете государя в преступных деяниях? — Датар приподнял бровь.
— Ну, почему же сразу государя. У фрейлин, которые посещают вас, достаточно и менее могущественных, и менее разборчивых в средствах поклонников при дворе. К вам ревнуют, а шансов договориться у Царского Города с обителью Скорбящих нет почти никаких. Поэтому, чем ходить окружными путями, на вас решили воздействовать напрямую. В конце концов, обычай высокорожденных — действовать, а не уговаривать. Эта заколка, — Нонор придвинул платок с бабочкой ближе к монаху, — очень недешевая вещь. Ее цена — примерно два моих месячных жалования, а, может, и того больше. Как вы думаете, кто в городе станет разбрасываться подобными предметами, чтобы попросту напугать вас?
— А почему вы решили, что меня решили напугать, а не убить?
— Да потому, что для убийства удобнее пользоваться саврским ножом. И еще потому, что кричала и звала на помощь за вас ваша стряпуха, а не вы сами. Подумайте еще раз, эргр Датар. По-моему, вы кое-что мне не договариваете. Я понимаю, что разглашать чужие грехи вы не имеете права. Но что-то же было в этих записках, из-за чего на вас напали.
— У вас очень интересное мнение о людях, — покачал головой Датар. — Даже не представляю, какие подробности моей жизни могут вас заинтересовать… Но, стало быть, вы полагаете, будто ревность чиновника из Царского Города, которому не нравится, что его возлюбленная на дни поминовения приезжает в маленький и уединенный храм вместо центрального городского собора — достаточная причина, чтобы преподносить мне такие вот подарки? — пальцами здоровой руки Датар осторожно тронул помятое крыло бабочки, бережно расправил погнутый усик. — Не знаю, возможно, вы и правы. Я не знаком с обычаями Царского Города, я не высокорожденный, не чиновник, не военный, и мне судить с их позиций сложно. Но подтвердить вашу догадку я не могу, и никаких имен вам не назову. Я уже сказал вам: оговаривать людей, не зная их вины наверняка — грех. С женщинами этими я близок не более, чем положено духовнику, и со светской точки зрения упрекнуть меня не в чем. Они выбрали меня — и это их выбор, а не мой. А записки… Я же все равно не успел их прочесть, и я не знаю, что там было написано.