До самого Чаячьего они путешествовали молча. Оба были недовольны. Мем — дождем, поздним временем и проигранной услугой, Датар — шпилькой и другими своими заботами. На пристани Мем попытался было оставить монаха возле лодок и в одиночку пойти разыскивать спрятавшихся от дождя перевозчиков, но Датар его не отпустил.
— Нет! — воскликнул он и уцепился за Мема еще крепче. — Я один не останусь!
Пришлось и тут тащить его с собой. В лодке завязался было ничего не значащий разговор с перевозчиком о погоде, но быстро заглох. Лодка шла тяжело. Навстречу по каналу бежала волна. Ледяная шуга, упавшая с неба и комьями смерзшаяся в стылой воде, скреблась и стучалась о борт и весла. Мем думал, Датар все-таки обиделся на то, что шпильку из него выдрали силой. Приближалась ночная стража, инспектор Нонор, наверное, тоже торопился домой, и настоящего врача в такую погоду и в такое время непросто было бы разыскать — потому с монахом и обошлись при помощи Мема и без лишних разговоров, хотя в Каменные Пристани Нонор посылал на самом деле не а этим. И не за тем, чтобы приставить потом Мема к монаху в качестве охраны. Когда и как всезнающий инспектор сумел рассмотреть, что Мем посещал обитель Скорбящих, было неприятной тайной. Не хватало еще раскрыть перед Нонором свое притворство…
Эргра Датара на острове ждали. Храмовый двор был освещен тремя большими фонарями, а в маленьком домике позади храма хорошо натоплено и расстелена постель. Ошка с маленькой седенькой поварихой сидели в закуте, отгороженном печью, и играли в самую простую расстановку «королевского войска» — в «уголки».
Переступив порог, монах, наконец, выпустил локоть Мема и встряхнулся, словно собака, сбрасывая с себя вместе с дождевой водой уличную беспомощность. Мем заметил, что на свету он мгновенно обретает уверенность в себе.
— Будете чай, господин Мем? — задал вопрос Датар.
— Буду, — отвечал Мем, старательно вытирая у порога ноги от желтой островной глины. И вздохнул, невольно произнеся собственную мысль вслух: — Сейчас хорошо бы не чай, а что-нибудь покрепче…
— Можно и покрепче, — легко согласился монах. — Ламина, согрей вина, приготовь вторую постель и ступай к себе. Я вернулся, все хорошо, больше не о чем беспокоиться.
Ошке же он показал знак «иди». Тот суетливо поклонился, накинул на голову какую-то ветошь и шмыгнул в дождь.
Мем застеснялся. Получилось, что он напросился на ночлег и угощение, хотя послали его сюда не спать и пить вино, а бдить на посту. Он снял плащ и стоял с ним в руках у порога, почти касаясь головой потолка, не зная, куда приткнуть мокрую одежду и куда приткнуться самому. Мебели в низенькой комнате было немного. Маленький стол, с которого Датар переставил на окно письменные принадлежности, два табурета, лежанка из двух составленных лавок, несколько напольных светильников на тонких витых ножках, под лавками книги в тяжелых старых переплетах и даже в лубяных коробах, где бумага по устаревшему обычаю хранится намотанной на катушку, и еще темный футляр с лютней на вешалке, где у обычных людей висит одежда.