Игнат говорил спокойно, не повышая голоса.
— Зачем тебе эта кооперация? Выкинь!
Алибекниязходжа-заде движением плеч подкидывал мешок. В середине кратко и глухо гремели консервные банки.
— Не твое дело. Катись!
— Ты чо — жадный, да?
— Пошел вон!
— Охотники в тайгу, знаешь, сколько харчу берут?
— Ну?
— Вот тебе и «ну»! В походе легкость первое дело.
— Сказал — катись, да?
— Я ж тебе добра желаю, чудила!
— Добра! А мать что сказала? Не слушать, да?
— Мать слушай и своей головой ворочай. Если кишка от перегруза лопнет, что будешь делать?
Слова о перегрузке произвели на Подсолнуха впечатление. Он прошел еще немного, покосил глазом на Игната и спросил:
— Игнат, ты это в самом деле, да?
— Я ж тебе сказал…
Мальчишки стали говорить совсем тихо. Я не слышал больше ни слова. Они прошли немного, потом свернули с тропы, вытряхнули втихомолку мешок Подсолнуха возле камня и пошли вперед. Через минуту я был у камня. Там лежала гора консервов. Сверху, накрытая голышом, белела записка: «Эти консервы съедобны. Алибекниязходжа-заде».
Тропка, которая виляла между скал, неожиданно оборвалась. Мы вскарабкались по каменистому, растрескавшемуся откосу и увидели перед собой пыльные обрушенные стены кишлака. На высоком, будто памятник, обломке стены сидел коршун, а внизу, близ глинистого, размытого дождями дувала, темнел пересохший арык.
Вода ушла из кишлака, а вместе с ней ушла в иные края и жизнь, которая впервые затеплилась здесь тысячи лет назад… Только два тутовника остались на прежнем месте сторожить тишину. Узловатые корни их пробрались в глубь земли сквозь россыпь камней и лежалую глину, нащупали там воду и капля по капле понесли ее легким, вспорхнувшим на ветки листьям.
В стороне от кишлака тускло поблескивал асфальт. По обочине наперегонки бежали один за другим телеграфные столбы. На каждом были черные столбики цифр, а посредине — черточка, как в тетрадке по арифметике.
Мы скинули рюкзаки и спрятались в пеструю тень деревьев. Половина ребят под одно дерево, половина — под другое. Сидели возле своих рюкзаков и ждали. Как назло, машин не было. Только раз прогромыхал, не обратив на нас никакого внимания, самосвал, и снова на дорогу, покружив столбиками пыли, легла тишина.
Ребята собрались осматривать развалины кишлака. Есть какая-то притягательная сила в тех местах, где раньше жил человек.
Я с завистью посмотрел вслед ребятам и сел за тетрадку, писать свою вторую корреспонденцию. Игната я оставил наблюдать за дорогой.
— Садись, — сказал я и указал на место рядом с собой.
— Спасибо. Я пойду туда…
Он ушел на обочину дороги. Стоял там на самом солнцепеке, вглядываясь в даль из-под ладони, как Илья Муромец на картине Васнецова.