Ульяна теребила Соловца всю дорогу, тот сразу и охотно отвечал на все вопросы утвердительно.
— Хор мальчиков имени Вероники Долиной?
— Разумеется.
— А может, капелла ветеранов «Мятая гвоздика»?
— Куда ж без них.
— Ансамбль шаманов «Поющие мухоморы»? Ну Сережа-а-а-а, ты та-а-кой проти-и-и-и-и-вный!
— На самом деле мы просто послушаем плеер.
— Плеер? Ты шутишь? Зачем мы ехали сюда, мальчик-маньяк?
— Я не маньяк. Хочу, чтобы ты слушала песню и глядела на бегущую воду. Понимаешь?
— Ах, воду… — протянула Ульяна, которая по-прежнему ничего не понимала. — Тогда конечно. Без воды-то куда ж. Мы на семьдесят процентов…
Скоро они дошли до реки. Асфальт закончился, под ногами похрустывал гравий. В мареве далекого Курьянова уже дрожали огоньки.
Студент долго возился со своим плеером, что-то настраивал, вставлял наушники, шевелил губами, глядя на синий светящийся экранчик. Вдалеке на железнодорожном мосту зажглись прожекторы. Наконец, как ей показалось, с облегчением Соловец протянул капли наушников. Сам плеер он продолжал держать в своей ладони. Нажав на кнопку, студент зачем-то взмахнул рукой, точно дирижер, подающий знак оркестру. В наушниках щелкнуло, послышался звук удаляющегося поезда и первые золотистые струнные аккорды.
Уехавшее лето, умолкнувшие грозы,
гул дальней электрички за мокрыми лесами,
и рвется сильным ветром вдогонку лету воздух,
но гаснут, гаснут солнца, и отсырели спички…
У него был светлый голос, сильный без напряжения.
Не уезжай, останься, не увози с собою
ночей полупрозрачность и легкую одежду,
речной воды дыханье, янтарную черешню,
волос горячих запах, прикосновенья зноя.
Вдруг с холмов мягко потекла жара, и на мгновение Ульяна почувствовала, как прохладна ткань платья, прильнувшего к телу. По мосту и под мостом вдали пробежали горячие окна поезда — четкие в небе, смутно-слитные в воде. «Как из песни», — мельком подумала она. К гитарам примкнули басы, теплый гобой провел вдалеке несколько бархатных нот. И вот что странно: музыка звучала не только в голове, девушка чувствовала ее ступнями, животом, грудью, лицом — звуки касались ее и проницали насквозь.
Потянуло жасмином — тем самым, приторно-нарядным, июньским. В роще, которая спускалась прямо к воде, завальсировали, устремляясь к реке, осенние листья, — липовые, кленовые, ясеневые — будто на дворе стоял поздний октябрь. А впереди, метров за двести, начался дождь. По крайней мере, Ульяна видела людей, спешащих в сторону станции с зонтами. Все они были в куртках, плащах, с кого-то сорвало ветром шляпу… Она догадалась вынуть капельки наушников из ушей. Музыка неслась отовсюду, а Ульяна была в самой сердцевине песни, в центре звука, внутри огромного живого клипа, а главное, эта песня была про нее, для нее, в ней.