— Поверь, триста лет даже для того, кто живет практически вечно — срок немаленький.
Прошли аллейкой. Рядышком, на могиле стояло два креста — в изголовье и в ногах:
— Кто здесь похоронен? — спросила Ольга. — Великий грешник?
— Напротив, священник. Он столько принимал исповедей, столько грехов отпустил, что умирал в муках… Ну и братия решила, что оного креста для него мало.
— А почему деревня брошена?
— Их не устроил один беспокойный сосед. Решили, что проще съехать.
Даже со спины было понятно, что вампир улыбается. Понять, кто был этим соседом — труда не составляло.
Старый приятель подошел к могильной плите, толкнул ее носком сапога. Та на удивление легко отошла в сторону.
Стали спускаться вниз. Плита сама по себе стала на место.
В руке вампир нес свечку — дешевенькую, вероятно украденную из какой-то церкви. Света она давала немного, но вампиру и тот был не нужен: он отлично видел в темноте, да и по своим подземельям он мог пройти и с закрытыми глазами.
В дневном свете огоньки в очах вампира были почти незаметны, но здесь в подземелье они светились как два уголька.
Глаза же старика, девушки и собаки тоже стали привыкать к темноте.
Вампир остановился, отодвинул крышку стоящего в нише гроба, порылся, достал оттуда кость. Бросил ее собаке:
— Хорошая собачка… Лови косточку! Погрызи…
Но собака кость не поймала, а даже отступила от нее в сторону.
— Брезгует. — заключил вампир. — не хочет грызть человечину?
Старик покачал головой:
— С твоих костей не наешься. Им, наверно за сто лет.
Вампир косо улыбнулся. В дрожащем огне свечи ухмылка получилась и вовсе жуткая:
— Лично моим-то костям более будет. Да и этой, наверное, лет за двести.
Спустились по лесенке, прошли коридорами, попали в зал, оттуда снова узкая, холодная лестница.
Наконец комната, похожая на келью. Ольга подумала, что вампир похож на человека, гораздо более, нежели ей показалось на первый взгляд.
— А я думала, вампиры спят в гробах…
— Только когда под рукой нет кровати. А если на одном месте живешь сотни лет, отчего бы не устроиться поудобнее? Хотя, чтоб ее сюда понести, пришлось уширять проходы.
В остальном, жилище было явно холостяцким: не убрана кровать. Мятый плащ в кресле-качалке вместо пледа. На столе крошки, остатки не то обеда, не то вовсе завтрака.
— Тихо у тебя здесь. Можно услышать, как сердце бьется.
— Не скажи. Иногда по ночам пауки так и топочут, так и топочут. Да и у меня сердце не бьется, — напомнил вампир.
Кстати, в уголке, над столом паук сосредоточенно ткал паутину. Сюда, в подземелья, не залетала никакая муха, и паучок от рождения питался объедками со стола вампира. Зачем тогда он ткал эту нить? Из любви к искусству? По привычке? Для собственного удовольствия?