— Приношу извинения, всем, кого могли обидеть неосмотрительные действия моего вахмистра! — продолжал тем временем говорить, столь вовремя подоспевший, седовласый мужчина. Как раз с таким лицом, о котором упоминал корчмарь. — Могу заверить, уважаемое панство, что Болеслав попросту ошибся, приняв прекрасную панянку за одну из прислужниц. Уверяю вас, что, отвыкший в дальней дороге и диких басурманских степях от женского общества, воин всего лишь хотел купить у хорошенькой девицы немного ласки, и ни в коей мере не собирался покушаться на ее честь. Еще раз приношу свои извинения, за досадное недоразумение, панове. Надеюсь — досадный инцидент исчерпан?
— Какая-то странная манера торговаться у вашего вахмистра, — насупившись, буркнул еще не остывший от неожиданного коварства Тарас. — Не говоря уже о бесчестном ведении поединка, пан…
— …ротмистр… — по какой-то причине не счел нужным представиться полным именем седовласый офицер.
— Пусть так… — кивнул Куница. — Господин ротмистр, значит вы уверенны, что именно для этого он зажимал девушке рот?
— Ой, я вас умоляю, господин казак!.. — рядом с Тарасом, как из-под земли вырос Ицхак, и затарахтел, оттирая в сторону Куницу и все еще пребывающую в предельной растерянности дочь. — Вы даже не представляете себе, сколько на свете существует разных способов, употребляемых людьми, для того чтобы сбить завышенную, по их мнению, цену… И — схватить покрепче продавца за горло — ничем не лучше и не хуже многих других. Поверьте старому еврею…
— Я вижу, что владелец здешнего трактира не только гостеприимный хозяин, но и мудрый человек, — одобрительно заметил, неслышно подошедший к ним сзади, тощий, как святые мощи, монах. На его бледном, аскетическом лице сияла такая непритворно радушная улыбка, словно святой брат неожиданно встретил давнего знакомца, коего считал погибшим или сгинувшим без вести.
Иезуит, громко прокашлялся и слегка поклонился всем сразу.
— Слава Иисусу Христу, братья мои! Не стоит ссориться… Господь завещал нам прощать своих обидчиков. Так последуем же его примеру…
— Подставить вторую щеку? — буркнул Болеслав и поперхнулся под острым взглядом монаха.
— Позвольте же и мне, смиренному слуге Господа нашего, присоединится ко всем тем словам искреннего покаяния, которые уже были произнесены раньше сими достойными мужами, — негромко и неторопливо продолжил иезуит. — А так же, включите все нанесенные вам убытки в наш счет, и ни о чем больше не беспокойтесь — мы еще сегодня поплывем дальше.
Монах еще раз обозначил поклон, и непререкаемым тоном произнес: