— Но они хотят меня обмануть. Ты отлично знаешь, как я принимаю такие вещи. Так вот просто — на глазах у всех моих подданных — отпустить целый народ. Это же сотрясет основы Кемет.
— Мало ли что может их сотрясти. Знаешь ли ты, что далеко на юге, вне наших земель, свирепствует саранча? Доложили мне, что на западе, в великой пустыне, завелась какая-то мошкара, движется волнами, да так, что темнеет небо. На севере, на равнине, у Мегиддо и Таанаха, хетты собрали несметную армию. Неизвестно лишь, куда они ее двинут. Этим я главным образом и занимался последние дни. Касательно этого человека, мой повелитель, я могу сказать лишь одно: с ним нельзя вести себя, как ты себя ведешь с окружающими тебя подопечными: от страха перед тобой они потеряли душу, хотя на первый взгляд сохранили человеческий облик.
— И ты в их числе?
— В какой-то степени.
— Выходит, он еще более тебя не боится смерти?
— Выходит.
Яхмес, вытянувшись и в то же время слегка сгорбившись, чтобы не выглядеть слишком высоким, замер перед хромающим из угла в угол — так мечется зверь в клетке — властителем, что ничего хорошего не предвещает. Чувство приближения опасности у этого мастера интриг острейшее. К тому же он мнителен, и стекленеющий его взгляд, который он изредка бросает на Яхмеса, может означать приближение приступа то ли черной меланхолии, то ли ничем не объяснимой жестокости, от которой легионы безвинных поплатились жизнью. Особенно выводит его из себя древесный дичок, который попеременно швыряют эти два братца, и он оборачивается змеем и, насколько ему, повелителю, подсказывает интуиция, способен производить какие-то изменения в порядке природы, а его роскошный жезл власти мановением его руки способен лишь на единственное умерщвление одних другими. Правда, колдуны тоже превращают древесные дички в змеев, да и вообще это, вероятно, несложный обман зрения, но неясную и доселе незнакомую тревогу в него вселяет это неожиданное сочетание ораторствующего Аарона и молчащего позади него заики Моисея, от которого идет пугающая сила какого-то уже нелепого бесстрашия.
Не раз в припадке откровения властитель, после доклада Яхмеса о ситуации на границах, признавался ему в своих страхах перед пустыней, где таится угроза, пугающая мощь неведомого, от которого рано сереют и сморщиваются лица и тела комендантов да и солдат пограничных крепостей. На всю жизнь ему врезались в память рассказы, слышанные в детстве о внезапном шквале гиксосов, неизвестно откуда нахлынувших на Кемет из тех пустошей, которые миг или день назад были абсолютно пустынны и не внушали никакого страха. Более того, соглядатаи, по сути живущие в пустыне и получавшие жалованье за свое омерзительное, но нужное дело — не проглядеть врага, оказались слепыми и глухими. И это не было уловкой с их стороны, ибо все погибли первыми при вторжении.