Даже запаршивев от какой-то неясной болезни кожи, шелушась, в струпьях, он объявил эту болезнь божественной проказой, и народ с привычным восторгом, пузырящимся на губах, как отрыжка после поглощения непомерного количества пива, воспринял это сообщение.
Да разве Моисей сам в молодости хотя бы на миг сомневался в божественности отца и деда, хотя находился вне всякой опасности и страх вовсе не касался его души? И надо было пройти школу Итро, побывать в медных копях, у аскетов в западной пустыне, увидеть в миниатюре жестокость фараоновой власти, обернувшейся плетью египтянина, гуляющей по костям раба-еврея, убить этого надзирателя и затем десятилетиями проходить уроки свободы души, даваемые великой пустыней, чтобы убедиться в том, что это не что иное, как повальный гипноз или массовый психоз, и по сей день не понять до конца их происхождения.
К концу жизни, как говорят, Сети настолько ощутил себя богом, что абсолютно отгородился от окружающих, а так как главной формой его самоутверждения была смерть подданных, хватило ему разума заболеть манией преследования и первым делом распорядиться убрать все зеркала, так как в них ему мерещились во всех углах души мертвых, жаждущих его прикончить, и со свойственной всем великим убийцам нелогичностью он доверился одному из своих сыновей, очень уж на него похожему, а тот, вероятно, его и прикончил. Вот к этому сыну, достойному папаши, но еще более коварному, предстояло Моисею идти от имени другой непомерной силы, ужас приближения которой испытал праотец его Авраам, был пленен ею, пытался бежать от нее, и теперь Моисей предощущал свой поход к фараону равнозначным жертвоприношению Авраамом сына, но овна взамен себя не видел.
Успокаивало ли то, что Моисей в отличие от Авраама был подвержен временами неотступным, назойливым размышлениям об этой силе и потому подобен человеку, приучившему себя постепенно дозами лекарства к этой силе и не потерявшему себя при первой встрече с ней, с Ним?
Можно ли было ему не очутиться у тернового куста, на пути Его?
Он сказал: «Я знаю, ты много думал обо Мне».
И это была правда.
В те ночи перед походом к фараону, погружаясь в короткий, не приносящий облегчения сон, Моисей внезапно ощущал пережитую им бездыханность в воронке смерча, в самом его кратере, за миг до этого, казалось, и вовсе не существовавшего.
Как же это он, случайный, косноязычный, вспыльчивый до того, что, одним движением убив человека, лишил свою жизнь смысла и мечтал завершить ее в одиночестве пустыни, оказался избранным Им?
Или все это не случайно?