Она подняла бокал с янтарной влагой, взглянула на Егора чуть раскосыми зелеными глазами, словно прошила насквозь, усмехнулась и промолвила:
— За нас!
Эти слова прозвучали вполне откровенным призывом. Егор хватанул коньяку, ибо был хоть и свободный мужчина, но достаточно в любовных делах неискушенный.
Конечно, в его холостой жизни были связи, но в основном короткие, необременительные, с женщинами по большей части случайными, не оставляющими в сердце следа. Была и другая категория девушек — фанатки, готовые, что называется, отдаться кумиру на помойке. Но к этим юным девчонкам, которым по возрасту было положено влюбляться во все, что движется, а уж тем более в гонщика, движущегося на весьма высоких скоростях, он относился чуть брезгливо, хотя и из них кое-кто попадал иногда в его постель…
Но все эти женщины были вполне обычны, заурядны, ничем особым не примечательны. Таких, как сидевшая напротив ослепительная Олеся (надо же, и имя-то какое… как у колдуньи полесской!), таких у него не было никогда! Она была словно заморская птица, неведомо как угодившая в сети. Или это он угодил в них…
Так думал Егор, не зная, как вести себя дальше.
Тем временем Олеся поставила бокал на стол, подняла подол юбки, начала стягивать с длинной ноги чулок на кружевной подвязке. Делала она это очень медленно. Егор завороженно следил, как обнажается нежная, матово-белая кожа.
— Сними! — протянула она ногу.
Непослушными пальцами он снял тонкий нейлон, ощутил в своих руках теплую, узкую ступню с ровными, наманикюренными пальчиками. Неожиданно для себя, коснулся их губами и подивился аромату, который они источали. Его рука держала ее ступню, ощупывая каждую клеточку, каждую складку. Вот высокий подъем, вот круглая, розовая пятка с мягкой, как у ребенка, кожицей… Рука поднималась вверх, сама, непроизвольно. Ее никто не останавливал. Олеся откинулась назад, позволяя его пальцам блуждать по ее телу. Но уже через несколько мгновений она ахнула низким, грудным голосом, подалась ему навстречу, обхватила жадными, сильными руками… Дальше началось безумие.
Это безумие продолжалось два месяца — ровно столько времени оставалось у Калашникова до отъезда во Францию. Отношения их были странными: он был ведомым, а не ведущим. Эта непривычная для мужчины роль поначалу нравилась ему, нравилось подчиняться ее безудержным сексуальным фантазиям, ее бесшабашности, отчаянной, на грани истерики веселости. Действительно, у него никогда не было таких женщин. Впрочем, таких, как Олеся Викторовна, вообще, наверное, больше не было. Ни у кого.