* * *
Существовала одна история про Барона, про то, как он убрал бриллианты со своего «ролекса», потому что они слишком бросались в глаза и казались ему вызывающими, ему нравилось носить часы для летчиков, но не нравилось, что они выглядели такими навороченными. Ну, вопрос принципов это вопрос стиля, то есть вопрос звучит так: что он сделал с этими бриллиантами? Может быть, он спрятал их в сундук, чтобы было чем развлечься в исключительно редкие моменты одиночества? Нет. История говорит, что эти драгоценные камни он сбывал по одному, причем тому же самому типу, который продал ему «ролекс» и, разумеется, по гораздо более высокой цене. Так как Барон был добрым, он предоставил типу бонус: подарил последний камень, но на условии, что тот должен проглотить его на глазах у Барона, чтобы показать, как высоко он ценит этот великодушный жест. И что из этого вышло? В знак благодарности продавец гламурных фетишей подавился подаренным бриллиантом и задохнулся. Судьба других камней осталась неизвестной. Никому особенно не хотелось разгадывать эту тайну, слухи ходили подчеркнуто скудные, всегда шепотом, как будто их распространял сам злосчастный покойник, откуда-то из такой глубины, которая глубже всех подземелий. Наверняка известно только то, что Барон взял на себя все расходы на похороны и что в надгробную плиту, точнее, в центр укрепленного на ней латунного креста, был вмонтирован бриллиант. Так что сохранилась история, вероятно, сохранились и бриллианты, исчез только «ролекс». Во всяком случае, я его на руке Барона не видел никогда, и ни от кого не слышал, что эти пресловутые и неописуемые часы видел кто-нибудь еще.
Да, немало было таких историй, выдуманных, увиденных во сне, забытых, неправильно пересказанных, с которыми непонятно что было делать. Историй, из которых никак не удается вырасти, таких как, например, история о десятилетнем мальчике, которого отец и мать спросили, кем он хочет стать, когда будет взрослым, а он им ответил: «Никем». В процессе моего бессмысленного взросления моя мать много раз обращала мое внимание на то, что тем десятилетним мальчиком был я и что тогда мой ответ показался им с отцом просто глуповатым. Позже то, что казалось глупостью, стало вызывать недоумение. Если бы я рассказал это Пене, он бы, вероятно, отмочил какую-нибудь грубую двусмысленность, например, типа, кто к детям цепляется, того и самого потом может зацепить. А я бы ответил: «Тебе виднее», потому что вообще-то эта история была не про меня.
Правда, англичане говорят, что «кто не любит животных или детей, еще не так уж плох». Ладно, но эти набившие оскомину мудрости не говорят,