Не заметила, как их нагнал тот самый мужчина — в очках и как боксёр могучий. Поравнявшись с Павлом, ворчал:
— Идиоты безмозглые!.. Руки бы у вас отсохли!
— Это вы о ком? — спросил Павел.
— О ком! О сербах, конечно! Они такую думу выбрали. Одни яшки да абрашки. Вот их Господь и покарал. Надо же: на крышу зачем-то полезли, да оттуда и попадали.
И снова гоготнул. И головой замотал, будто комаров отгонял. Драгана и на этот раз встряла в разговор:
— Странный вы! Никто там не падал, а портрет спикера перед входом повесили. Да непростой портрет, а безобразный. Мне женщина рассказала.
— А если вы знаете, так чего же тогда меня спрашивали? Портрет повесили! Зачем же тогда народ туда бежит? На болвана посмотреть мокрогубого. И вы вот… как я погляжу.
Но тут народ остановился, затор случился. Очкастый и могучий Драгану и её друга Павла разглядывал с интересом и каким-то снисходительным высокомерием. Густым баритоном или басом проговорил:
— Прошу извинения. Я, видите ли, подшутить над вами захотел. Разыграл малость.
Он назвал своё имя:
— Может, слышали? Я артист из погорелого театра. Меня тут всякая собака знает. Но ничего, это так, кстати, а вообще-то я рад, что там, в скупщине, депутаты передрались и спикера с балкона выбросили.
— Да никто там никого не выбрасывал! — возмутился Павел. Схватил Драгану за руку и потащил прочь от артиста подальше. Драгана заметила:
— А мне нравится, что такое говорят. Это и есть та самая температура кипения, которая необходима для взрыва. Мы как бы включили народную молву, развязали язык людям, и они понесли по кочкам ненавистную власть. Тут и заключена тайна информационной войны: опозорить надо, осмеять. Они нас фашистами называют, а мы их фотоном глушить будем. Но поспешим к думе. Ты посмотри, как много идёт туда людей. Наверное, по телевизору сообщили. Или как-нибудь иначе прошла информация. А, может, так действует сарафанное радио?
Подошли к зданию, стоявшему напротив скупщины. Поверх голов сквозь реденький утренний туман, то скрываясь от взора, то проясняясь, рисовался на мраморном фронтоне огромный портрет спикера. Раньше только два Иосифа — Сталин да Тито — так ярко и в таких размерах изображались на рекламных щитах югославской столицы. Художник, как нарочно, выделил на портрете спикера самые характерные его черты: чрезмерную полноту, округлость и мясистость его физиономии и чем-то удивлённые или испуганные глаза; они таращились на людей, пугая белыми окружьями, а зубастый приоткрытый в левом углу рот грозился схватить кого-либо и порвать на части. Было что-то зловещее и страшное в этом обозлённом на весь свет человеке.