Народ прибывал и прибывал к площади и улицам, окружавшим скупщину. Павел выбрал удобное место на приступках подъезда, подал руку Драгане и подтянул её к себе поближе. Отсюда они хорошо видели и портрет спикера, и людское месиво, сгущавшееся перед входом в думу. Все взоры были устремлены к портрету, кто-то показывал на него рукой, кто-то выкрикивал непонятные слова, и гул голосов вдруг возникал, но тут же и стихал. Магнетизм большой массы людей, напряжение страстей и ожидание чего-то, что обязательно должно произойти, невольно передавалось Драгане, она слышала, как часто бьётся её сердце, пересыхало во рту; с завистью смотрела на Павла, который, как ей казалось, был спокоен и ничего не ждал. Но это впечатление было обманчиво; Павел жадно вглядывался в портрет и пытался уловить те самые черты, о которых умолчал Фёдор. Интуитивно Павел чувствовал в портрете и какой-то подвох, неожиданность.
И Павел не ошибся. Скоро они стали свидетелями спрятанного от них сюрприза.
В небе над думой вдруг застрекотал вертолёт. И когда он завис над центральной частью скупщины, из чрева машины на веревочной лестнице стал спускаться человек. В руках у него ведро и кисть на длинной деревянной ручке. Человек опустился у самого портрета и протянул к нему кисть, — очевидно, хотел смыть изображение, а если это холст, то и вовсе содрать его. Но, едва он коснулся портрета, изо рта спикера полыхнул огонь и на месте рабочего образовалось облако. Потом из него посыпались искры, облако прояснилось, и все увидели, как висевший на лестнице человек, уронив ведро и кисть на головы зевак, стал махать руками, призывая пилота поднимать его. А молния превратилась в живую огненную змейку и стала метаться над головами толпы. Она то возвращалась к портрету, то летела к вертолёту, потом сверкнула над крышей скупщины, но не исчезла, а точно живая огненная змея пронеслась над вертолётом. И так летала то туда, то сюда. Одни зеваки попадали, другие шарахнулись в переулки, за дома. Площадь перед скупщиной в несколько минут опустела, вертолёт взмыл в небо, увлекая за собой пучки искр и онемевшего от страха работника.
Павел и Драгана прижались к стене подъезда, наблюдали за полётом молнии. А она появлялась всё реже, а потом и вовсе пропала за домами.
Затем стал накрапывать дождь. Портрет в каплях дождя засветился сильнее, приоткрытые зубы спикера сверкнули неестественной белизной, и лицо осклабилось сильнее прежнего. Глаза торжествующе заблестели, словно спикер провожал зевак радостным победным взглядом.
Драгана, приглашая Павла к машине, сказала: