Грубо проделано, конечно, нагло, но, к сожалению, грамотно. Значит, и новые аргументы защиты теперь должны быть не менее вескими и жесткими…
И Юрий Петрович с удвоенной энергией начал выкачивать из осужденного всю информацию по фирме «Земфира», которой тот владел. И скоро выяснил, что Юркину и самому непонятно, каким образом Анна Николаевна стала вдруг владелицей его торгового дома, к которому уже, по сути, три года не имела ни малейшего отношения. Завещаний он не писал, да и никогда бы не стал этого делать, имея в виду стерву в качестве своей наследницы. Вероятно, и тут произошел какой-то подлог. Да, все придется теперь проверять, каждый юридический документ, каждую бумажку, каждый автограф.
И чем больше записей оставлял в своем блокноте Гордеев, тем отчетливее видел, что в обвинении, в котором, как он поначалу предполагал, были подтасованы отдельные, пусть даже и основополагающие, факты, оказывалось сфабрикованным буквально все — от А до Я, без исключения. Ну то есть тридцать седьмой год с его огульными процессами и «тройками», только цели иные — не борьба с «врагами народа», а элементарный, бандитский захват чужой собственности. А когда Анатолий Сергеевич назвал фамилии тех сотрудников уголовного розыска, которые и занимались его «делом», Юрию Петровичу стало как-то нехорошо. И не в том беда, что это были люди из ближайшего, что называется, окружения генерала Грязнова, а один из них — так даже его заместитель, а в том, что стала рушиться в голове Гордеева та пирамида доверия, с которым он всегда относился к ведомству Вячеслава Ивановича. Этого быть не могло по определению, как нынче выражаются, однако так было…
Вот и нашлось объяснение той неприкрытой холодности руководства колонии по отношению к нему, причину которой все никак не мог отыскать адвокат, прибыв сюда. С одной стороны — тот Замятин из Котласского УВД, которому, надо понимать, позвонил сам Грязнов, а с другой — местное начальство, которое исполняет лишь букву закона, ни на йоту больше. Или же, напротив, сюда уже успели позвонить именно те люди, которые могли узнать о вояже Гордеева к Юркину. Недаром сам начальник колонии в первый же день категорически запретил Юрию Петровичу проносить в комнату свиданий свой мобильник. Предложил оставлять всякий раз у него. Либо не приносить с собой вообще. Гордеев выбрал второй вариант. А ведь он хотел — исключительно для создания более доверительных отношений с подзащитным — дать ему возможность сказать хотя бы несколько слов Кристине Борисовне. Не вышло…
В общем, уезжал адвокат, преисполненный самых отрицательных эмоций и от общения с местным начальством, и от четкого понимания, в какую смертельно опасную для жизни выгребную яму он лезет по собственной воле, с отвратительным ощущением в душе. Бессилия своего он при этом не чувствовал, нет, было безумно противно. Но он, стараясь сохранять бодрый вид и внешне благодушное настроение, попрощался с Анатолием Сергеевичем, обещая в ближайшее время достичь видимых сдвигов в его судьбе.