— Вопрос, надо понимать, жизни и смерти? — пошутил Турецкий.
— В общем, да… — абсолютно серьезно ответил Гордеев.
— Эва, Юра, ты уж как-нибудь поосторожней… словами-то бросаться…
— Так это ж не я. Но ты угадал, уровень примерно такой.
— Что ж нам с тобой делать-то? — Турецкий задумался. — И Славке обещал… Ну это ладно, объяснить всегда можно… А насколько это срочно?
— Я сегодня вернулся из Котласа, в колонии был, у одного… клиента.
— А я, кажется, что-то слышал… Ах, нуда, Славка же при мне звонил туда, в Управление внутренних дел. Точно!
— Ты у него один тогда был? — осторожно, холодея и чувствуя, как спина покрывается ледяным потом, спросил Гордеев.
— Нет, мы как раз по одному делу совещались. Еще несколько человек, ну, его сотрудники, да ты наверняка знаешь. А что, имеет значение?
— Боюсь, что да. Вернее, я это только сейчас понял. Ну-у, бли-ин!
— Юра, что с тобой? Слушай, если у тебя земля действительно горит под ногами, приезжай сюда, поговорим у меня в кабинете. Только учти, я после обеда должен быть в городской прокуратуре. Там проблемы.
— Лечу…
И он «прилетел» на Большую Дмитровку, в Генеральную прокуратуру.
Турецкий с легкой иронией оглядел его — запыхавшегося и небрежно выбритого, что было весьма нехарактерно для щеголеватого, успешного адвоката.
— Когда, говоришь, прибыл-то? Нынче? А что ж это вот? — Александр Борисович небрежно провел кончиками пальцев по собственному подбородку и щекам.
— Сейчас сам поймешь…
Нет, все-таки недаром Юрий в свое время работал следователем, школу у того же Турецкого прошел хорошую и, главное, научился излагать даже сложные, запутанные дела коротко и конкретно. Ему хватило пятнадцати минут, чтобы пересказать все главные события того уголовного дела, которое он принял в порядке надзора, дать объективные характеристики действующим лицам и даже подобраться к собственным выводам.
Турецкий слушал, не перебивая ни единым вопросом, хотя по его глазам было заметно, что их уже накопилось порядочно. Но Александр Борисович привык уважать своих собеседников и без острой необходимости не сбивать их с мысли.
Оставался теперь последний факт, о котором сам Гордеев узнал только утром, уже будучи в Москве, и который практически ставил точку на всем том, чем он занимался в последние дни.
— Итак, сегодня утром я заварил дома кофе, извини за подробности, и решил побриться. Но увидел возле телефонного аппарата, на столике, записанный мною самим номер телефона Управления исполнения наказаний по Московской области, куда звонил перед отъездом в Котлас, ну, уточнял адрес, обстановку и прочее. Там есть неплохой мужик, с которым в прошлый раз беседовал. Вот я и решил снова позвонить, доложиться, что прибыл, что все мои подозрения по делу, увЫ, подтвердились, судебное решение будем пересматривать, ну и так далее. «Привет, — говорю, — Петр Ильич, Гордеев беспокоит, если помните такого…» А он перебивает: «Вы когда прибыли-то, Юрий Петрович?» — «А что? — спрашиваю. — Сегодня, вот только что». — «Вы ведь к Юркину ездили? В Ключевое?» — и называет номер колонии. «Ну да, — отвечаю. — И мы уже обо всем с ним договорились». И тут он меня будто обухом по голове. «Ваш подзащитный, не знаю, что он вам там наговорил, вчера погиб. На лесосеке, как нам доложили, дерево на него упало.