— Я говорю сыну, что большие мальчики не плачут. Но посмотри на меня.
— Слезы — это нечто особенное, Коналл. Это не признак слабости. Ни одно существо не умеет плакать. Слезы — это признак человечности.
Он кивнул в немой благодарности, не доверяя голосу, виновато опустил ее на постель и поправил под забинтованной ногой подушку.
— А что стало с ним? — спросила Шона. — С человеком, отравившим твою жену?
Прежде чем ответить, Коналл пересел на стул и тяжело вздохнул.
— Я отпустил его.
Глаза Шоны округлились.
— Ты что?
— Что еще я мог сделать? У меня не было доказательств его вины. А если бы и были, чем бы это помогло Кристине, если бы он предстал перед судом? Стало бы известно о ее измене. Ее имя было бы запятнано в глазах друзей, семьи, ее ребенка. Предъявив обвинения ее любовнику, я бы испортил Эрику будущее. Ведь я даже не уверен, что он мой сын. Сомнение в своем происхождении преследовало бы его всю жизнь. Поэтому человек, убивший Кристину, остался на свободе. Она поклялась принадлежать ему, и когда не смогла выполнить клятвы, он убил ее. С меня хватило потери Кристины, но отдавать ему всю свою семью я не собирался.
Разрозненные фрагменты стали складываться в голове Шоны в единую картину.
— Вот чем пригрозила тебе герцогиня? Предать гласности неверность твоей жены?
Коналл кивнул.
— И подвергнуть сомнению законность рождения моего сына.
Коналл и Шона повернулись к колыбели. Эрик безмятежно спал. Его полные розовые губки напоминали формой идеальную букву «о». Длинные загибающиеся вверх ресницы лежали полукружиями на пухлых щечках. Он тихо посапывал.
— Даже если он мне не родной, — продолжил Коналл, — я все равно его люблю.
Рассказ глубоко тронул Шону. Коналл и впрямь был особенным человеком.
— А как ее светлость узнала о любовнике твоей жены?
— Не знаю! — прорычал Коналл. — Она не говорит. Ей это не нужно. Если скажет, то, возможно, утратит власть надо мной. Здесь я могу лишь гадать. По поводу смерти Кристины проводилось дознание, но об отравлении не упоминалось. Я выступал в роли врача, и ни у кого не возникло сомнения, что Кристина умерла от родильной горячки. Более того, коронером был мой друг… Мы вместе изучали медицину. Возможно, он узнал правду о смерти Кристины, но скрыл ее ради меня. Возможно, герцогиня заплатила ему, чтобы выведать правду, чтобы лишить меня как медика доверия. Возможно, Стюарт до такой степени раздражал ее, что она решила сделать все, лишь бы доказать дочери, какая у нас омерзительная семья. — Коналл потер лоб. — Но у меня нет ничего, кроме предположений. Одно лишь я знаю со всей уверенностью, что герцогиня обладает невероятным могуществом, чтобы уничтожить нас. Если она предаст огласке то, что ей известно, это не только сделает Эрика незаконнорожденным в глазах общества, но и запятнает его память о матери, когда он станет достаточно взрослым, чтобы это понять.