Последний долг (Окпевхо) - страница 4

— Простите меня, — говорю я.

Кажется, он не хочет слушать мои извинения. Он смотрит в упор на меня, а я смотрю в пол, чтобы не смотреть на него.

— Слушай, ты, болван, — говорит он. — Как только эта женщина войдет сюда, ты побежишь в ее дом так быстро, как только позволит твоя бесполезная туша, и будешь сидеть с ее сыном, пока эта женщина не возвратится домой. Это ты понял?

— Да.

— Смотри у меня! И поменьше мозоль мне глаза своей бесполезной тушей.

Он умолкает. Я привык к его раздражительности. Но я не могу понять, почему он все время меня унижает. Сколько раз он прямо говорил мне, что моя отсутствующая рука повлияла на мой ум, что мое тело ни на что не годится. Наверно, он прав. Что мне ему возразить? Я бы только хотел, чтобы он поменьше напоминал о моем несчастье. В конце концов, не моя вина, что я пришел в этот мир с одной здоровой рукой.

Он поворачивается ко мне, подвигает поближе свою скамейку.

— Скажи, — говорит он, — как она там? Как… как она тебе показалась? Я хочу сказать, что ты в ней заметил?

Я бросаю на него взгляд. Потому что я не вполне понимаю, что он имеет в виду и что я должен ответить. Прежде чем что-то сказать, я прочищаю горло. Один бог знает, что ему от меня нужно.

— Ну-ну! — Он нетерпелив. — Расскажи, что ты заметил в этой женщине.

— Она была с сыном, — говорю я. — Они лузгали дынные семечки. Она… она сидела на низкой скамеечке…

— Как она была одета? — перебивает он. — Что на ней было?

Его любопытство готово меня пожрать.

— На ней был только лифчик и повязка на бедрах.

Я останавливаюсь и смотрю, угодил ли ему ответом.

— Ну-ну! — говорит он. — Расскажи мне, как она выглядела.

Я думаю, что он хочет услышать что-нибудь сладкое. Поэтому я продолжаю так:

— Лифчик на ней был не слишком тугой. Если посмотреть хорошенько, можно много чего увидеть, и все такое прекрасное. И повязка прилегает неплотно, так что видно, какие крутые у нее бедра. И будто с каждым движением они делаются все круглее. А все остальное ее тело — нагое и очень гладкое.

Я останавливаюсь. Потому что вижу, что челюсть его отвисает — не от восторженного любопытства, а от изумления.

— Ты… ты хочешь сказать, что все это видел? — говорит он, и в голосе его я слышу угрозу. — Ты действительно все это видел?

— Но…

— Заткнись, безмозглая скотина! — кричит он.

— Но вы просили меня…

— О чем я тебя просил? Да я просто сказал, чтобы ты отнес коробку с одеждой этой женщине и сказал ей, чтобы она пришла ко мне в твой дом. А ты там торчал и глазел на ее груди и бедра.

— Я не глазел…

— Если ты не глазел, как же ты ухитрился столько увидеть?