– Любуйся.
Сдвоенное хирургическое ложе, накрытое широкой синей простыней, напоминало супружескую кровать, готовую к первой брачной ночи.
– Вот место для донора.
– Где?
– Справа.
– Значит, для меня?
– Разумеется.
– Ужас!
– Ну, а слева – для реципиента.
– Моего То…
Диана так и не смогла произнести имя коварного пожилого джентльмена, придумавшего весьма оригинальный способ использования собственных жен как источник запасных частей.
Она никогда не бывала в операционной ни в качестве пациента, ни, тем более, в качестве объекта этого жуткого, кровавого и смертельно опасного процесса.
Она даже не смотрела фильмы про то, как вскрывают, кромсают, зашивают.
И стоило в читаемом романе появиться хотя бы намеку на возможное хирургическое вмешательство, как злополучная книга отправлялась прямиком в мусорный контейнер.
Зато ее покойная мамочка знала назубок название каждого инструмента, предназначенного для кровавого действа. И с раннего детства пугала Диану мудреными жуткими названиями.
Впечатлительная юная особа вдруг четко и весьма осязаемо представила, как ее беспомощное, распластанное под ярким рефлектором тело подвергается хирургическому вмешательству.
Набрасывается стая гибких змееподобных кусачих проводов!
Впивается орда шприцев!
Зонды проникают в естественные отверстия – и в нос, и в рот, и в ухо, и гораздо ниже!
Ретрактор фиксирует язык.
А потом – ланцет!
Следом – холодный скальпель.
Пила занимается ребрами.
Цанги разбирают сосуды.
Экстракторы зачищают вены…
Диана закрыла глаза, чтобы не видеть этой бликующей и сияющей армады.
Искусственное сердце, не умеющее любить.
Искусственные легкие, не знающие учащенного ритма страсти.
Искусственные почки, равнодушные ко всему.
Искусственная печень, не подсаженная алкоголем.
Искусственный мозг, избавленный от страха смерти.
Диана начала медленно и ватно опускаться на кафельный пол.
Но Ральф – не призрак, человек – успел подхватить давно желанное тело, приготовленное для выемки такого здорового, такого великолепного, такого добротного сердца…
Диана крепко зажмурилась от невыносимо яркого хирургического света.
– Как в театре, – сказала она тихо.
– Где, где?
– В театре, на сцене.
– В принципе – похоже.
– Еще бы… Как в трагедии… Этого, ну…
– Софокла?
– Сам ты свекла!
– Эсхила?
– Пила и буду пить.
Диана еще крепче обвила шею гида по местам возможной смерти.
– Виски, ты понял? Неразбавленное и даже безо льда.
Ральф – не призрак, человек – положил разговорившуюся жертву старого маньяка на операционный стол.
– Ага, вспомнила.
– Автора трагедии?
– Нет, комедии. Там еще ради смеха афроамериканец в костюме венецианского дожа в финале изящно душит собственную жену, причем совершенно невинную, то есть не виноватую.