Увидев меня, Симонов вздрогнул и даже на мгновение привстал. Но уже в следующее мгновенье с облегчением опустился на свое место. (Я сбрил бороду, оставил усы и стал вновь похож на Кобу. Но не на его бесконечные портреты, а на реального, нынешнего узкоплечего, старого Кобу. Только те, кто видел его в жизни (как Симонов), вот так же вздрагивали и срывались со стульев.)
Я поднялся по винтовой лестнице в отдельный кабинет.
За занавеской ждал господин в клетчатом пиджаке. «Связник» радостно узнал меня, расцвел в улыбке. Он был в восторге от «Коктейль-холла». Перешли к делу. Он привез мне бумаги из Лондона от Чарльза.
– Почему вы молчали все эти годы? Мы уж начали думать, что вас…
– Как видите, это не так, – перебил я сухо. – Что с Чарльзом?
«Связник» рассказал. Пока Чарльз работал в Лос-Аламосе, он постоянно долбил тамошним ядерщикам «о политической ответственности ученых в ядерную эпоху». И очень уважающие его Ферми, Оппенгеймер и Сцилард стали решительно настроены против создания водородной бомбы. Нынче Чарльз, к сожалению, покинул Лос-Аламос. Уезжая, он составил бесценный список работавших над бомбой сотрудников. Этот список – тридцать страниц текста с подробными характеристиками – «связник» и привез мне.
Мы расстались до завтра. Такси повезло его в особняк. Даше предстояло поработать и с ним. Там был установлена фотокамера, и их утехи должны были быть сняты. На всякий случай, если когда-нибудь придется «прищемить ему хвост»…
Эта Даша… глупо, даже смешно… но с того первого дня она не давала мне покоя. Я постоянно видел восторженные огромные глаза, белую плоть над черным чулком и мучившую меня ленивую, тигриную грацию. Я представлял… что там сейчас будет, и мне не хотелось жить. Потому расставшись со «связником», я сошел вниз, уселся у барной стойки и попросил коктейль покрепче.
Писатели играли в пословицы. Слово «дело» заменяли в них словом «тело» и пьяно хохотали…
– «Телу время – потехе час», – картавил Симонов.
– «Тело мастера боится», – отвечал Богословский.
– «Кончил тело – гуляй смело»! – кричал Симонов…
Олеша слушал мрачно. Наконец, все так же молча, встал и пошел к бару. Уселся рядом со мной. За барной стойкой трудились три наших сотрудника – двое молодцов и дама в перманенте с необъятной грудью (эти труженики до глубокой ночи составляли коктейли, а на следующий день писали отчеты в Комитет).
Олеша обратился к барменше:
– У Достоевского написано: «Вошел черт», и я верю. Эти напишут, – он показал на Симонова и собутыльников, – «Вошла официантка», а я не верю!
Он порылся в кошельке, но, видно, ничего не нашел. Я тотчас попросил у барменши: