— Как раз потому вам и не стоит корить себя. Как раз потому, что вы в этом разбираетесь.
— Прошу вас, не надо советов. Рассказывать дальше?
Комиссар кивнул, отпил глоток волы.
— Доктор Эрни была доверенным врачом Регулы. Они дружили, наверно еще со студенческих времен. Госпожа Эрни диагностировала приступы слабости. Позднее, в начале мая, Регула несколько раз падала в обморок, без всякой видимой причины. Седьмого мая в семь утра — это было воскресенье — я отвезла ее в неотложку. Там ей сделали томографию и обнаружили метастазы. Поиски первичного очага результатов не дали.
— Неужели так бывает? Никогда не слыхал, чтобы обнаруживали только метастазы.
— Увы, бывает и так. Первичный очаг иной раз очень-очень мал. И может запрятаться. Метастазы у Регулы уже настолько прогрессировали, что удалить их было невозможно. Да и вообще операция вряд ли бы помогла. Первичный-то очаг все равно никуда бы не делся. И ее оставили умирать. В скором времени, десятого июня, в субботу, она скончалась здесь, в этой квартире. В двадцать один час.
— Вы наверняка чертовски злы на госпожу Эрни, — заметил Хункелер, — ведь она не распознала рак на ранней стадии, когда еще можно было что-нибудь предпринять.
Карин Мюллер молчала, сидела не шевелясь.
— Почему вы не оставили госпожу Хеммерли в больнице? У них там все предусмотрено для подобных случаев.
— Я при первой возможности забрала ее домой. Хотела, чтобы она была при мне. Хотела находиться рядом с умирающей, защитить ее.
— Вам кто-нибудь помогал?
— Сперва я взяла отпуск. Но потом пришлось выйти на работу. И я нашла помощников.
— Что это за люди?
— Есть такая специальная служба. «Шпитекс».
— Метастазы в мозгу… — сказал Хункелер. — Наверно, они изменяют личность?
— Вы правы. Под конец она перестала понимать, кто она такая. Но меня узнавала до последней минуты.
Комиссар допил воду, отставил стакан. И, помедлив, все-таки сказал:
— Госпожа Цбинден говорила, что у госпожи Хеммерли был еще и друг. Странный такой тип.
Карин Мюллер не пошевелилась, сидела спокойно, положив ладони на аккуратно расправленные на коленях брюки. Потом подняла на него красивые, ясные глаза:
— Может быть. Но об этом я говорить не хочу.
— Почему? Ревнуете?
Она наморщила лоб, задумалась, попробовала улыбнуться. Но безуспешно.
— Нет, с какой стати. Регула любила меня и умерла, окруженная любовью.
Хункелер ждал. Наклонился вперед и еще раз всмотрелся в фотографии на столике. Женщина на портрете, с темными загадочными глазами, была красива. А на второй фотографии явно запечатлена влюбленная пара. Сразу видно — по тому, с каким удовольствием они фотографировались вместе.