Но строгал и строгал. Пятьдесят лет он работал бесплатно, этот ганеф.
— Янкл Дудл, — спросили мы, — зачем вы гнёте спину бесплатно, Янкл Дудл?
— Я хочу, чтобы евреи жили всегда, — ответил он.
— Мы не против, — сказали мы, — но почему только у нас?! Мы уже пожили. Евреи живут всюду. Посмотрите, как они мучаются в Польше.
— В Польшу я не хочу, — сказал Янкл Дудл.
— Поезжайте в Австралию, на острова Зеленого Мыса, в Свизиленд — евреи всюду! И всюду хотят быть бессмертными. А с нас — хватит! Мы живём уже триста лет, хватит!
— Кто в 300 лет меняет местожительство? — спрашивает Янкл Дудл, — вы читали о таком в Торе? Мне здесь нравятся липы, мне здесь нравится небо и мне здесь нравятся идн — я не буду менять местожительство.
Так сказал Янкл Дудл, чтоб он сгорел.
Становилось невмоготу.
И тогда мы решили поменять ему местожительство.
Вдруг мы снова начали подносить ему штрудл и в один из кусочков кое‑что подложили, не бойтесь — не то, чтоб он умер, а то, чтоб он заснул. И повезли его в Одессу.
Всё местечко провожало спящего Янкеля, несмотря на его храп.
Мы прибыли в порт. Там стоял всего один корабль. Он шёл в Норвегию. Мы умоляли капитана изменить курс, взять Янкеля и изменить курс.
Капитан отбивался, но мы надавали ему столько кур, столько штрудл, столько отложенного на всякий случай на “чёрный день” — что он взял курс на Хайфу.
— Только учтите, — сказал он, — у меня нет разрешения на вход в порт.
— Не заходите, — сказали мы, — бросьте его в омут. Он выплывет.
Мы решили отправить Янкла в Израиль. Там ножи, там бомбы, там жара — пусть евреи там живут вечно…
Всё это произошло сегодняшней ночью, милостиый пан, всё местечко спит, да и я еле стою на ногах… Ах, какие у вас часы, всю жизнь мечтал о таких часах, все 311 лет… У нас было бессмертие, но у нас не было таких часов. Я бы с вами обменялся, но бессмертия больше нет. Я скоро умру, господин Лурия. Мы все умрем, все — и всё останется. Вы даже не представляете, сколько можно накопить за триста лет, даже если вы нищий.
У меня всё в земле, за домом, под малиновым кустом, всё в земле и некому оставить. Вы понравились мне, мсье Лурия, вы слушали меня, как сын. Держите, вот адрес! Как только я умру…
— Нет, нет, — Лурия замахал руками, — что вы!
— Смешно отказываться, там ничего нет — каких‑то три кило двести граммов.
— Чего “три кило двести граммов”?!
— Золота. Гроши… Я же прожил триста одиннадцать и всего три кило. Курам насмех! Прошу вас, не обижайте старика, возьмите. Как только я окочурюсь, приходите по этому адресу. С лопаткой.
— Три кило мне?! — Лурия вскочил, — не может быть и речи!