Для доведения пьесы о Толстом до сцены, а потом и до печати, что всем до меня пытавшимся, как известно, сделать не удалось, редакторские навыки пригодились. И дело тут не только в способности отличать кондиционный текст от некондиционного, а еще и в непременном чутье на, так сказать, нюансы и происки времени, умение без существенных утрат для здравого смысла все-таки выводить свои затеи на фарватер, а не губить на рифах. А без рифов, как известно, не бывает.
И о драматургии…
Юра Золотарев, известный в свое время фельетонист, из тех моих друзей, утрата которых десятилетиями саднит душу, в свое время успешно закончил Литературный институт по факультету театральной драматургии.
Пересекаем Пушкинскую — от редакции «Труда» к не сгоревшему еще ВТО, время обеда, Юра говорит:
— Странно. У меня в дипломе ясно написано: драматург. А ни одна пьеса не поставлена. У тебя — учитель, и три идут…
Тогда было три, потом стало больше. В Москве они шли в театре им. Маяковского, в исчезнувшем позже «Жаворонке», в театре на Спартаковской, в Рязани, Туле, Новосибирске, Днепропетровске, Свердловске, Ростове на Дону, Кирове, всего и не припомню, даже выплывали в Югославии, в театре Бартока в Будапеште и Улан-Баторе.
Первые пьесы были написаны вдвоем с Левой Новогрудским, так парой нас и приняли в Союз писателей СССР как драматургов. Но как только в 1970 году состоялся прием, я стал работать один — начиная именно с «Ясной Поляны». Толстым не поделился. Это было только мое. Тем более, что в застольях Левушка любил прихвастнуть, что никогда не читал «Анну Каренину», интерес к которой ему отбили еще в школе. Но так понаслышан, что все о ней может рассказать.
В Союзе писателей в те годы было примерно две тысячи членов. Прозаиков порядка 850, поэтов — 400–500. А вот драматургов — 162. Помню точно, поскольку числился в бюро секции. Постепенно количество драматургов сокращалось, вымирали. Нас было мало на челне. Редкий у нас жанр.
Объяснить самому себе, почему именно драматургия стала моим делом, трудно. Стала и стала. Почему из всего многообразия легкоатлетических видов именно в тройном прыжке с разбега удалось продвинуться дальше остального — до первого места в СССР среди юношей и второго среди студентов? Или почему среди «тихих» игр не шахматы дарили мне удовлетворение побед хотя бы и на бытовом уровне, а стоклеточные шашки?
Каждый из нас — индивидуальность. Она прописывает нам жизненные сюжеты, делает в конечном счете биографию. Что лучше получается, к тому и лежит душа, тем и занимаешься. Особенно в молодости.