Но я отвлёкся.
То и дело раздавался громкий смех – у одного костра, у другого. Затем послышалось чьё-то отвратительное пение, к которому присоединился поначалу один голос, затем второй, а там уже запел целый хор, вытягивая какой-то неправдоподобно жалобный псалом.
Едва пение прекратилось, кто-то крикнул:
– Чарли! Твоя птица летит!
Выяснилось, что речь шла о сове, которая прилетала в лагерь каждую ночь. Возможно, она любила музыку. Возможно, у неё была какая-то иная причина для ночных визитов. Некий Чарли Браун сумел подманить однажды эту птицу, крикнув по-совиному. Она преспокойно опустилась почти напротив него, словно дразнила его, и охотник решил застрелить её, но промахнулся. С того раза сова летела за отрядом и каждую ночь дразнила Чарли своим низким полётом или садилась на какой-нибудь сук в поле зрения Чарли. И тогда все кричали:
– Чарли, твоя сова прилетела! Она влюбилась в тебя, братец, по уши! Поговори с ней о любви.
Юноша лишь отмахивался и смеялся вместе со всеми.
ДОРОГА. ГЛАВА РАССКАЗЫВАЕТ О ТОМ, КАКИМИ БЕСЕДАМИ МЫ РАЗВЛЕКАЛИ СЕБЯ ВО ВРЕМЯ ПУТЕШЕСТВИЯ
Четырнадцатого сентября по сигнальному звуку рожка часовые снялись со своих мест и вернулись в лагерь. Капитан Бин велел ренджерам готовиться к выступлению. Лагерь проснулся, кто-то рубил дрова, кто-то готовил завтрак, кто-то навьючивал лошадей, кто-то укладывал полотняные покрышки шатров, кто-то отправился на пастбище за лошадьми. Все были при деле, каждый знал своё место.
Покончив с завтраком, мы сели на лошадей. Всадники вытянулись длинной вереницей и с гиканьем поскакали по лесной опушке.
Утро было так светло и ясно, что моё сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди от радости. Тропа, по которой мы двигались, шла вдоль реки Арканзас. Нас окружала пышная растительность, дикие виноградные лозы вились вокруг исполинских деревьев, свисая с сучьев. Иногда мы пересекали ливневые ручейки, которые протекали медленно, словно капля за каплей, наполняя своею влагою многочисленные пруды, сверкавшие, как зеркала на солнце.
На следующий день мы обнаружили глубокий след индейцев. След привёл нас на вершину холма, откуда нашему взору представился чудеснейший вид. У подножия зубчатых скал поднимались ряды холмиков, живописно перемежавшихся с зелёными рощицами.
Когда пришло время переправляться на противоположный берег, комиссионер Питерсон подскакал ко мне и спросил:
– А не обратиться ли нам, дорогой друг, к нашим славным проводникам, чтобы они проявили свою индейскую смекалку и сноровку?
– Почему бы нет? Эй, Антуан! Пьер! Где вы там?