– Не спрашивайте лучше, барин! – с отчаянием во взоре воскликнул Васька. – Не надо вам этого знать!
Старого гусара такими воплями не проймешь. При необходимости я умел сохранять неколебимое спокойствие.
– Молчи, коли угодно, а я сейчас же пойду в порт искать лодочников, и первый попавшийся за пятак раскроет мне твою страшную тайну.
Васька опять жался, охал, восклицал, но наконец сдался.
– Дохлую кошку, или собаку, или иную какую падаль, или даже тухлое мясо помещают в дырявую бочку, а бочку с вечера опускают в воду. Утром вытягивают – а она полным-полнешенька…
Тут бы ему, дураку, и замолчать, но он продолжал:
– И вытягивают за веревку дохлую кошку, а рыба к ней присосалась и…
– Это какая ж рыба присосалась?! – уже чуя неладное, завопил я.
– Минога – какая ж еще…
Я пришлепнул рукой рот и кинулся на двор, ибо всё существо мое возмутилось от Васькиного сообщения и желудок взбунтовался почище Емельки Пугачева.
– Говорил же я, барин, ни к чему вам это! – кричал Васька, поспешая за мной. – Вот не знали бы – и ели бы дальше жареных миножек со всяким удовольствием! А теперь любимое кушанье позабыть придется!..
Когда я несколько пришел в себя, то допрос был продолжен.
Перевозчики, платившие за кошек рыбой для моего стола (выданные на нее Минной деньги мой бывший денщик успешно пропивал), рассказали Ваське, что здешние реки имеют отвратительную привычку метаться, как очумелые, и прорывать себе новые выходы к морю, не спросясь местных жителей. Курляндская Ая раньше, полвека назад, впадала в Двину неподалеку от места, где сама Двина впадала в залив. Но ее русло шло параллельно береговой линии, расстояние между руслом и берегом в иных местах было невелико – около версты, и во время половодья речка прорвалась к заливу там, где ей это показалось удобнее. Новое устье явилось верстах в восьми от прежнего, и образовался остров. Ая не унималась, еще и этот остров поделила чуть не пополам, но потом притихла. Протока между Аей и Двиной, почти лишенная течения, стала зарастать – и, казалось, будет раем для рыболовов, но не тут-то было!
– Ловить треклятую миногу, – преданно глядя мне в глаза, рассказывал Васька, – начинают с Успенского поста. Нам-то рыбу есть нельзя, а они тут жрут за милую душу. Кончается же лов на Масленицу. Ну, они-то не в календарь смотрят, а мокрым пальцем ветер ловят. Лучше всего эта тварь клюет, когда ветер меняется с теплого на холодный. Осень – самое миножье время. И, когда прежнее русло стало лишь протокой, здешние лодочники сообразили – вот где можно без помех ставить мережи и бочки с дох… молчу, барин, молчу!