– Куда? В плен? К захватчикам? И вы, офицер, так спокойно говорите об этом?
– А вы? – вскинулся Мякишев. – Разве это не ваша партия выступала против войны?
– Лично я на собрании был за затягивание переговоров, – угрюмо ответил Савелий Игнатьевич. – И за агитацию в немецких войсках.
– Интересная позиция!
– Не хуже вашей, – парировал рабочий. – Признать, что фронт давно сдох. Или упорно делать вид, что это не так, укладывая новых Тимох в галицкую глину под песни союзников о дружбе, за английские и французские интересы…
Мякишев махнул рукой и устало потёр глаза.
– Простите. Наверное, я слишком устал. Сдача Эрзерума[23] плохо на меня подействовала. Идти в плен мне нравится не больше вашего. Но вы же сами не хотели стрелять в людей в чужой форме… а теперь уже поздно.
Савелий Игнатьевич с опаской взглянул на ружья в руках «синих». Молодые солдаты, совсем мальчишки, только лица уж очень серьёзные.
– Допустим, вы правы. – Рабочий повернулся к поручику. – Тогда скажите, как, по-вашему, эти французы с нами обойдутся? Как в Севастополе в Крымскую? Или как германцы в Галиции? Знаете, мне доводилось слышать про лагерь для русских пленных, Талерхоф… Говорят, там творится что-то жуткое.
– Я не знаю, – поручик честно пожал плечами. – Надеюсь, ничего страшного не случится. Через полгода будет Малоярославец, а потом – Березино. Армию Наполеона разобьют и нас обменяют на французских пленных. В крайнем случае, мы потеряем личные вещи. Что у нас в карманах ценного?
Поручик деловито ощупал на себе одежду.
– Так… Портсигар, сахар. Ещё какая-нибудь ерунда. С маузером они всё равно не разберутся. Стоит ли это того, чтобы рисковать жизнью? Ну так что? Идёмте?
– Да… наверное, вы правы.
Савелий Игнатьевич с тоской посмотрел на багровеющее небо, вздохнул и, согласно кивнув, зашагал вниз по улице. Французы, рассыпавшись неровной шеренгой, двинулись за ними.
Первые шаги давались с трудом, потом стало легче. Можно было не обращать внимания на острые штыки… И на странный язык, на котором разговаривали между собой чужаки. Впереди вызывающе маячили жёлтые штаны сержанта. Покачивались старинные ружья, позвякивали сабли о мостовую. Происходящее казалось каким-то ненастоящим. Игрушечным. Вроде бы это был плен. А вроде – и нет.
Потом улица сделала поворот, и Савелий Игнатьевич увидел впереди разбитый воз. Вокруг него лежали разбитые бутылки, но среди них были и целые. Солдаты, шумя, бросились рассовывать бутылки по карманам синих мундиров.
Двое солдат, откупорив бутылки, чокнулись ими и отпили прямо из горлышек.