– Фрейзе! – крикнул Лука, желая предупредить друга, и в эту минуту монахини окружили повозку, заглушив крик Луки своими пронзительными воплями, которые звучали нараспев, точно хор безумных фурий, стремящихся растерзать своего врага. – Фрейзе, оставь!
Но он опоздал. Фрейзе уже успел поддеть своим ломиком крышку гроба и приподнял ее в тот самый момент, когда монахини, подбежавшие первыми, принялись стаскивать его с повозки. Крышка с жутким скрежетом приподнялась, взвизгнули накрепко забитые гвозди, и Фрейзе, без особого энтузиазма отодвинув в сторону одну из разъяренных, но весьма хрупких женщин, с победоносным видом кивнул Луке и сказал:
– Все в точности как ты и думал.
Первые из подбежавших монахинь тут же шарахнулись прочь от раскрытого гроба, шепотом рассказывая остальным о том, что успели увидеть. Другие, подойдя ближе, заставляли себя остановиться, чтобы не налететь на своих сестер, и кто-то в задних рядах, не выдержав страшного напряжения, повисшего над двором, и ничего не понимая, стал громко и растерянно спрашивать сквозь рыдания:
– Боже мой, что там еще может быть? Что же нам теперь делать, подскажи, Пресвятая Богородица?
Лука, решительно раздвинув монахинь, влез на повозку и встал рядом с Фрейзе. Потом заглянул в открытый гроб и чуть не ослеп от увиденного. Мертвая монахиня была вся обложена мешочками с золотом! Один из них, видно, прохудился, и тело покойницы так обильно покрыла золотая пыль, что она стала похожа на мумию египетского фараона. Позлащенным казалось не только тело покойной, но и внутренность ее гроба; пыль вызолотила лицо монахини, и даже медяки, прикрывавшие ее страшные распахнутые глаза, сияли теперь, как золотые. Золотые брызги сверкали в ее апостольнике, превращая монашеское одеяние в королевский наряд. Это был не труп, а какая-то жутковатая позолоченная икона, способная составить славу любому византийскому храму.
– Это все они, ведьмы! Это их рук дело! – вскричала сестра Урсула. – Это они положили украденное сокровище в гроб к своей жертве!
Лука только головой покачал, слушая, как она в последний раз пытается оправдаться и свалить вину на других. Его юное лицо было мрачно, когда он сказал, обращаясь одновременно и к ней, и к дону Лукретили:
– Я обвиняю тебя, сестра Урсула, в убийстве этой молодой женщины, сестры Августы, которую ты отравила с помощью белладонны. Ты постоянно давала ей эти ядовитые ягоды, желая вызвать у нее странные сны и галлюцинации; ты «угощала» белладонной и других сестер, тревожа мирную и безмятежную жизнь монастыря и имея тайное намерение обвинить в этих беспорядках госпожу аббатису и изгнать ее отсюда. Я обвиняю вас, дон Лукретили, в том, что вы вступили в сговор с сестрой Урсулой; в том, что вы обманом изгнали синьору Изольду из родного дома, завладели замком и земельной собственностью, которые, согласно завещанию вашего отца, должны были достаться ей в наследство; в том, что вы подстрекали сестру Урсулу заниматься незаконной добычей, то есть кражей, золота, принадлежащего аббатству, а вас обоих обвиняю в попытке незаконно сбыть это золото, принадлежащее госпоже аббатисе, вывезя его за пределы аббатства в гробу сознательно умерщвленной вами монахини; кроме того, я обвиняю вас обоих в клевете, ибо вы оба выдвигаете ложные обвинения в колдовстве против госпожи аббатисы и ее рабыни, имея намерение погубить их.