Вслед за Софи и Борисом я прошел два пролета. Пока Софи открывала переднюю дверь, я задался вопросом, чего от меня ждут: должен ли я изображать своего человека? А может, нужно вести себя как гость? Когда мы вошли, я решил внимательно наблюдать за Софи и поступать соответственно. Не успели мы, однако, закрыть за собой дверь, как Софи объявила, что ей нужно к плите, и скрылась в глубине квартиры. Борис, в свою очередь, скинул курточку и тоже умчался, гудя как полицейская сирена.
Оставшись один в передней, я воспользовался случаем, чтобы хорошенько осмотреться. Без сомнения, и Софи, и Борис полагали, что мне не нужно показывать дорогу. И в самом деле, разглядывая несколько полуприотворенных дверей, тусклые желтые обои со слабо заметным цветочным рисунком, вертикально идущие трубы за вешалкой для пальто, я начал потихоньку узнавать эту прихожую.
Постояв минут пять, я вошел в комнату. Многие Детали оказались мне незнакомыми (например, два старых продавленных кресла по обе стороны неиспользуемого камина были явно недавним приобретением), но комнату в целом я вспомнил яснее, чем прихожую. Большой обеденный стол овальной формы, отодвинутый к стене; вторая дверь, за которой виднелась кухня; темная бесформенная тахта, потертый оранжевый ковер – все это я видел, несомненно, не в первый раз. Светильник – единственная лампочка под вощеным ситцевым абажуром – отбрасывал рисунчатую тень, и я не мог определить, имеются ли из-за отсутствия кое-где кусков обоев влажные пятна на стенах. Борис лежал на полу посреди комнаты: когда я вошел, он перекатился на спину.
– Я решил проделать эксперимент, – объявил он, обращаясь скорее к потолку, чем ко мне. – Я буду держать шею вот так.
Опустив глаза, я увидел, что он втянул голову в плечи, отчего подбородок утонул между ключиц.
– Понятно. И как долго ты намерен это делать?
– Самое меньшее – двадцать четыре часа.
– Давай, Борис, давай.
Я перешагнул через него и направился в кухню. Это была длинная узкая комната – тоже, несомненно, знакомая. Закопченные стены, следы паутины на карнизах, ветхие приспособления для стирки – все это назойливо толкалось в память. Софи, в переднике, стояла на коленях перед открытой духовкой. Когда я вошел, она подняла глаза, изрекла что-то по поводу еды, указала на духовку и весело рассмеялась. Я тоже усмехнулся, еще раз оглядел кухню и вернулся в общую комнату.
Борис по-прежнему лежал на полу и, когда я вошел, тут же снова втянул голову в плечи. Не обращая на него внимания, я уселся на софу. Поблизости валялась газета, и я подобрал ее с ковра, надеясь, что она окажется той, где поместили мои фотографии. Газета была датирована несколькими днями раньше, но я решил все же ее просмотреть. Пока я читал заметку на первой полосе (фон Винтерштейн отвечал на вопросы интервьюера о планах сохранения Старого Города), Борис все так же лежал на ковре, не говорил ни слова и временами издавал тихий шум, подражая роботу. Исподтишка бросив на него взгляд, я убедился, что он держит шею в прежнем положении, и решил игнорировать его, пока он не прекратит эту нелепую игру. Я не знал, принимает ли он такую позу всякий раз, когда думает, что я его вижу, или пребывает в ней постоянно, да это меня и не заботило. «Пусть себе лежит», – сказал я себе и продолжал читать.