— Пятнадцать!
Приговор гласил три дюжины ударов. Спина жертвы уже превратилась в кровавое месиво, сама она жалобно стонала. Сломался человек. Дринкуотеру стало нехорошо. Хотя Гриффитс не был тираном и Натаниэль прекрасно понимал необходимость строгой дисциплины, никакое количество плетей не могло сделать из Болтона настоящего моряка. Бог знает, что было не так с этим парнем, хотя, по словам клерка с брандвахты, Болтона осудили за инцест. Но какое бы безумие или гнусность он не сотворил, сейчас с него достаточно. Наказание необходимо прервать, и Дринкуотер поймал себя на том, что с немой просьбой смотрит на Гриффитса.
— Шестнадцать!
Из глотки Болтона раздался низкий, звериный вой, который, как знал Дринкуотер, поднимется вскоре до крика, а затем бедолага потеряет сознание. Какая бы жестокая вина не лежала на совести этого человека, он искупил ее адской болью, терзающей спину.
— Семнадцать!
— Отставить! — раздался голос капитана. Над строем пронесся вздох облегчения. — Хватит. Отвязать и отнести вниз. Подвахтенных распустить, мистер Джессуп!
Дринкуотер видел, как вздрогнул Болтон, когда его спину окатили ведром морской воды. Потом наказанный лишился чувств. Эпплби подошел осмотреть его. Дринкуотер повернулся.
— Стаксели на ветер, выбрать шкоты втугую!
Команду действительно не спешат исполнять или ему показалось?
— Живо! Не зевать! — Натаниэль зашагал к корме. Может, он стал слишком уж чувствительным?
— Курс норд-ост.
— Есть норд-ост, сэр.
«Кестрел» набрал ход и стал догонять конвой.
С момент выхода из Портсмута его нельзя было больше назвать счастливым кораблем. Офицеры представляли собой взрывоопасную смесь несовпадающих характеров. Напыщенное хвастовство Эпплби, служившее в оживленной кают-компании фрегата поводом для добродушных шуток, здесь оказалось неуместным. Даже Дринкуотер по временам находил доктора, возраст и холостяцкая жизнь которого не умерили привычки к морализаторству, невыносимым. Гриффитс, как и ожидал Дринкуотер, отдалился, и прежняя душевность их отношений исчезла без следа. Джессуп и Трэвеллер, старые сослуживцы, объединили свои таланты в стремлении снизить самооценку Эпплби, тогда как оба произведенных из квартирмейстеров помощника штурмана, Хилл и Балмен, ограничивались, глядя по обстановке, смешками или хмурыми взглядами.
Чувствуя одиночество, Натаниэль искал убежища в книгах и газетах. Он поддерживал дружеские отношения с Эпплби, когда тот был в сносном расположении духа, но более всего уповал на свою крошечную каюту как на оазис личной неприкосновенности. Разобщение офицеров находило отклик на баке, матросы все сильнее роптали. Их возмущало малое жалованье, да и вообще крошечный, заливаемый всеми волнами куттер казался им настоящим чистилищем.