Муха лезла в паутину сама — Мари это понимала. Она хотела вести себя как обычно, но боялась. Ее игра с мужчинами строилась на том, чтобы изображать надменное равнодушие, в лучшем случае слабый интерес, а мужчинам предоставлялась возможность биться лбом об стену, завоевывать, привлекать, настаивать. Мари привыкла быть окруженной поклонниками и назубок знала роль снежной королевы. Впервые в жизни — а ей казалось, что двадцать четыре года — это так много! — впервые в жизни она боялась. Боялась оттолкнуть мужчину и потерять его навсегда. Мари лезла из кожи вон, судорожно старалась вспомнить и применить все советы из умных психологических книг и глупых глянцевых журналов разом, призывала на помощь природное обаяние, интеллект — да что угодно, лишь бы Дмитрий не канул в никуда, а оставил ей телефон, и они смогли бы встретиться. И все равно — не вытерпела до утра, как планировала, еще в тамбуре попросила у него номер, стыдясь себя.
— У меня нет телефона.
Мари окаменела. Она не знала отказов и не могла поверить услышанному.
— Дело в том, что в Москве я остановлюсь у друзей, а мобильный я еще не купил. Поэтому пока мне и нечего вам оставить. Лучше я запишу ваш и позвоню при первой возможности.
— Вы не москвич? — спросила Мари, пытаясь понять, как она сможет жить, если он ей не позвонит.
— Москвич. Живу в столице уже пятнадцать лет, а родился в Питере. Просто давно не был в Москве, жил временно в другом месте, а квартиру сдал своим друзьям — они молодая семейная пара, им жить было негде, я и сказал, пусть живут у меня. Поэтому сам пока поживу у друзей… Неожиданно вернулся, раньше срока…
— То есть пока вам негде жить?
— Да не проблема. У меня много друзей, я всегда что-нибудь найду. А вы москвичка, коренная, да? Сразу видно, кстати.
Когда они вернулись в купе, баба Катя уже спала. На груди у нее спала Мурка. Дмитрий улыбнулся и шепотом предложил:
— Поищем вагон-ресторан?
В вагоне-ресторане не было ни единого человека, а за стойкой спал пожилой мужчина. Дмитрий усадил Мари за столик, пошептал что-то мужчине на ухо, и вскоре они пили шампанское в полном одиночестве.
— Мари, вы любите Ницше?
— Да, очень, — впервые в жизни созналась Мари.
Почему-то окружающие дружно считали Ницше проповедником фашизма, и девушка никогда не говорила, что она читает и любит немецкого философа, а доказывать обратное совершенно не хотелось. Мари не умела доказывать, она предпочитала быть с собеседником на одной волне или вообще не обсуждать некоторые щекотливые темы.
Она смотрела на Дмитрия, и страх пробегал мурашками по спине, растекаясь где-то внизу. После рассуждений об истинной женственности и составляющих ее тонких мелочах она не знала, как себя вести. Мари не хотела затевать долгие, полные туманных намеков игры, она мечтала прикоснуться к попутчику, замереть в его объятиях.