Когда взволнованный, мигом потерявший свою сонность старший моторист Осетров, прерывисто дыша, срывающимся голосом сообщил об аварии, Александр Матвеевич Федоров едва ли не обрадовался. Кончалось длительное, надоевшее до чертиков монотонное бездействие, жизнь снова приобретала конкретный и энергичный смысл! Он налил на ладонь изрядную дозу одеколона и, крякнув, плеснул им в лицо. Затем растерся концом полотенца, схватил беретик и побежал вниз, в машинное отделение. Наступала его страда. Что же там могло случиться?
Весть об аварии мигом распространилась по судну, и внизу второй механик увидел добрую половину машинной команды. Все они глянули на Александра Матвеевича. Теперь вся надежда, может быть, была на его умную голову и руки. Он подошел к стармеху:
— Что, Павел Ефремыч?
Тот вытер руки своим же кашне и прокричал второму механику:
— Обрезало подвески верхнего коленвала. Давай смотреть!
Стармех был бледен. Зато кровь прихлынула к обычно бледному лицу второго механика. Срезало шпильки! Коленчатый вал работал без опоры. Почему он еще не сломался? Но если бы он сломался, то что бы было? Александр Матвеевич невольно еще раз глянул на стармеха. Тот, хотя и бледный, но целый и невредимый, стоял перед ним. А ведь левый главный дизель, эта махина, мог просто разлететься на куски. Стармех посмотрел на второго механика, швырнул на пайол кашне и выругался «в российскую технику».
Александр Матвеевич разровнял ветошь, что лежала у дизеля, взял у Коли Некипелова лампочку и полез в картер.