– Куда ломишься?
– Позицию меняю!
– Пулемет возьми. Займись стрелком с пятиэтажки напротив. Смотри, осторожнее. Опытный, гад!
– Ой, боюсь-боюсь! – запричитал Леха, поднимая пулемет. – Грешок! Хватай цинк и за мной. Щас я этого стрелка ворошиловского поимею.
– Осторожнее, говорю! – еще раз напомнил Гусев.
Оба штрафника двинулись по лестничному маршу на почти разрушенный третий этаж универмага.
– Мне сверху видно все, ты так и знай! – напевал Леха, ужасно фальшивя.
Лютый добрался до намеченной позиции и открыл огонь. Ему на плечо легла рука девушки. Отстреляв магазин, он обернулся.
– Что стряслось, Олеся?
– Пойдем! – мотнула она головой в сторону.
– Куда? – не понял Лютый.
– Пойдем, говорю, – повторила Олеся, продолжая тянуть Гусева за собой.
Он послушно пошел за девушкой. Та завела его в полутемную, пахнущую пылью комнатку.
Приглядевшись, Павел увидел старый продавленный диван, перевернутый стол, много бумаг под ногами, разбитый системный блок компьютера и щедрую россыпь CDдисков.
Гусев поднял один, повертел в руках.
Олеся прильнула к нему и буквально потребовала:
– Люби меня!
– Ты что, Олеся?…
– Люби меня, Паша. Как раньше. Помнишь?
– Нашла время… Психическая, что ли? – проворчал неуверенно Павел.
– Сам ты психический, Гусев. Мы тут все психические. Господи! – начала заводиться девушка, в ее глазах выступили слезы. – Неужели ты не понимаешь, что нас могут убить прямо сейчас, в эту секунду? Неужели не понимаешь?! А я не хочу! Слышишь?! Мне страшно! Я жизни еще не видела!
Она, забывшись, в отчаянии стукнула Павла в раненое плечо.
Едва сдерживаясь от боли, он опустился на диван, сжал зубы, чтобы не застонать.
– Пашенька! Пашенька! Господи! Я же забыла, прости меня! Сейчас, у меня где-то промедол был… Сейчас!
Олеся вывалила содержимое сумки на пол, в полутьме торопливо нашла шприц-тюбик, сделала инъекцию Павлу. Тот затих, расслабился.
Девушка села рядом. Закрыв лицо ладонями, она вдруг заплакала навзрыд, повторяя сквозь всхлипывания:
– Господи! Какая же я дура! Какая дура!
– Олесь, не плачь. Не надо, – пробормотал одуревший Лютый.
Он обнял девушку, прижал покрепче.
Автомат с громким стуком упал на пол, сразу вернув обоих к грохочущей, стреляющей действительности.
Развернув девушку, Павел поцеловал ее в мокрую соленую от слез щеку, затем – в другую, такую же влажную и соленую.
Олеся замерла покорно, ее руки легли Гусеву на затылок.
– Паша…
Павел закрыл поцелуем ее горькие губы.
– Паша… Что же мы делаем…
– Молчи, молчи… – исступленно шептал Павел, покрывая ее лицо поцелуями.
Олеся, задыхаясь, шептала в ответ: