— Одним словом, ерои, товарищ командир. Только наша разведка вступила в село, шестеро эсэсов бросились в блиндаж и давай оттуда из пулеметов строчить. А мои внуки видят: гранаты лежат в сенях. Схватили они их — и в блиндаж. Прикончили гитлеровцев!
— Дед Авил заладил одно: ерои, ерои… — недовольно проговорил внук Иван. — Вот послезавтра в армию пойдем, тогда уж с фашистами сочтемся.
— А сколько тебе лет? — спросил Дмитрий.
— Восемнадцать, а брат на год моложе. Мы на фронт добровольно идем.
По свежим сугробам, словно тараня белую стену, прошла первая «тридцатьчетверка» и, лязгая гусеницами, пробила след. Долго проходила большая танковая колонна. За ней двинулась артиллерия, дивизионы «катюш» и, наконец, грузовики с боеприпасами и продовольствием. До глубокой полночи, сливаясь с ревом бурана, выли и звенели от напряжения моторы.
Старики, женщины, подростки выбивались из последних сил, расчищали дорогу. Вспотевшие, охрипшие от ветра люди подталкивали буксующие грузовики, падали в сугробы и снова вставали, чтобы взяться за лопаты. Когда же, поблескивая фарами, последняя машина скрылась в метели, к Дмитрию подбежал запыхавшийся Бобрышев.
— Главные силы прошли. На подходе конные обозы. Метель им не страшна. Сейчас прекратим работу, пусть народ отдохнет, а с рассветом с новыми силами в бой, — прокричал он.
— А где же Сенцова? — спохватился Дмитрий и стал ее громко звать.
— Я здесь! — выбираясь из сугроба, откликнулась Катя.
К Дмитрию подошел дед Авил с огромной цигаркой в зубах и вызвался «свести на постой товарищей командиров».
— Есть у меня на примете хорошая изба, партизанская. Там тепло будет. Недалеко отсюда, рукой подать, — закрываясь от ветра лопатой, сказал дед.
— Ну что ж, веди, — согласился Дмитрий.
Не прошли и ста метров, как дед Авил закричал:
— Стой! Сюда! — подошел к избе и постучал в окно. — Семеновна, принимай гостей.
Дмитрий, переступив порог, сразу почувствовал приятное тепло.
— Здравствуйте, хозяюшка, зашли к вам переночевать, — сказал Бобрышев, снимая ушанку.
— Заходите, отогревайтесь, — засуетилась хозяйка, — своих людей мы рады встречать.
— Как у вас тут чисто, тепло, мамаша, — улыбнулась довольная Катя.
— А как же, деточка, прогнали фашистов, надо жизнь налаживать. Оно все ничего, да беда — сынок болен.
— Что с ним?
— Вы не подумайте, что хвороба какая-нибудь опасная. Сын в партизанах был. Ноги застудил. Сейчас ему полегшало, а то худо было. Болезнь как-то мудрено называется. То вспомню, то опять забуду. Старая стала.
— Ревматизм, ничего мудреного нет!
Дмитрий поднял голову и увидел крепко сложенного, но измученного болезнью парня. Опираясь на палку, он осторожно спустил ноги с печки.