— Это сын мой, — вздохнула хозяйка.
Парень сел на лежанку и отрапортовал:
— Сержант Аниканов Трофим Кузьмич, боец партизанского отряда «За Советскую Родину». Сейчас по болезни нахожусь дома.
— Давно в партизанах? — спросил Бобрышев.
— С мая 1942 года.
— И награжден?
— Имею медаль «За отвагу» и орден Красной Звезды.
— Значит, воевал.
— Я, товарищ майор, связным был, в разведку ходил. Не будь одного случая, Трофим Аниканов не сидел бы на печке…
— Мне кажется, очень трудно партизанить, воевать в тылу врага, — заметила Катя.
— Все опыт. Привычка. Помню, сперва понес донесение. Поле… Кто-нибудь свистнет — я оглядываюсь. Бричку увижу — не погоня ли? — думаю. А потом привык.
— Кто желает кипяточку с мятой? — спросила хозяйка.
— А есть? — обрадовался Бобрышев.
— Пейте на здоровье. Полный чугун кипятку, — и, отодвинув заслонку, хозяйка загремела в печи ухватом.
После чаю Семеновна внесла в хату сноп соломы. Бобрышев разровнял его на полу, накрыл плащ-палаткой. С трудом снимая мокрые сапоги, он сказал:
— Ложись спать, Дмитрий.
— Нет, я еще поработаю… Чтоб вас не будить, буду спать на лавке.
— Ну, как хочешь…
Бобрышев лег на бок и сейчас же сладко уснул, слегка похрапывая. Вскоре заснула и Катя.
Семеновна постелила сыну кожух на лежанке и, кряхтя, полезла на печь.
Партизан осторожно опустил ноги на пол и сел на лавку.
— Ух, как надоело лежать… У меня есть хороший самосад, крепкий… Закурите, товарищ майор?
— Я не особый охотник. Спасибо.
Дмитрий достал из портфеля бумагу и начал писать очерк. Он думал о героическом поступке внуков Авила, о борьбе людей с бураном. Возникали разные картины недавних событий, но все они были неразрывно объединены двумя главными чувствами — любовью к Родине и ненавистью к врагу.
Написав половину очерка, Дмитрий стал оттачивать карандаш. Партизан свернул новую «козью ножку» и тихо проговорил:
— Смотрю я на вас, товарищ майор, грамотный, видать, вы человек, все пишете, пишете и быстро, быстро. Вот так бы жизнь мою описать. Даже не всю, малую частичку. Прочитали бы люди и удивились. В партизанском отряде у меня была кличка «Трудное дело». А вот как прилипла. Бывало, получу боевое задание, выстрою ребят и говорю: «Трудное дело поручает нам командир отряда, но мы справимся с ним». Так сказал раз, другой, а потом и пошло. Уже нет ни Трофима Кузьмича, ни Аниканова, а есть «Трудное дело». «Кого в дозор?» — «Назначьте «Трудное дело». «А в разведку кого?» — «Пошлите «Трудное дело».
Одним словом, пристала кличка. И вот однажды утром вызывает меня командир отряда и говорит:
«Думал я, думал и остановился на тебе, Трофим Кузьмич: Выслушай меня внимательно. Поручаю тебе, дорогой, действительно трудное дело… Ты пойдешь на разведку в город Новгород-Северский. Гитлеровцы в Преображенском монастыре, в Никольской церкви, в песчаных оврагах Покровища устроили лагеря смерти, там томятся и гибнут тысячи наших. Ты в городе хорошенько ко всему присмотрись, а главное — узнай, какой там гарнизон, может быть, удастся разгромить гитлеровцев и спасти народ».