Женщина вытерла кулаком слезы и пошла своей дорогой. Алексеев пошел своей. Неожиданно она обернулась и крикнула:
- Милый человек, подожди! - и быстро подбежала к нему. - Латка-то пленного на шинели пришита у тебя, давай я сорву ее.
- Ой, спасибо! - поблагодарил Николай. - Пожалуйста, сорвите, - я и забыл про нее...
Женщина молча сорвала с его шинели метку и, также ничего не говоря, отправилась дальше. Николай прошел задворками весь Грушевский поселок, вышел на окраину Минска. "Ну, пронесло", - подумал он. День был холодный, дул пронизывающий ветер. От волнения Николай дрожал, его бросало то в холод, то в жар. Но нужно было идти, гитлеровцы могли его обнаружить. Собрав последние силы, Алексеев двинулся в путь, стараясь отойти подальше от города.
Вдруг впереди показались три эсэсовца с автоматами.
Алексеев свернул на тропинку, ведущую влево от дороги. От страха подкашивались ноги.
- Э-э, камрад!* - закричал один немец и снял с плеча автомат, другой наставил на Николая винтовку.
_______________
* Э-э, товарищ! (нем.)
Николай остановился. Ему ничего не оставалось делать, как только идти к ним. Тот, что был с винтовкой, заговорил на ломаном русском языке:
- Зачем здэс ходыт? Бежат с плену?
- Нет, пан, я ходил вон в ту деревню просить хлеба. Меня отпустил офицер. Иду обратно.
- А где твоя хлеб? Показайт!
- Я съел. Нету хлеба, дали очень мало.
Гитлеровец со всего размаха ударил Николая в грудь прикладом винтовки. Алексеев потерял сознание, упал, но быстро очнулся.
- Подымайтс, большовик!
Вместе с товарищами
Немцы бросили Алексеева в кузов машины и доставили в Минск в комендатуру. Но там его держать не стали, а отвезли в лагерь пленных в Масюковщину. К несчастью, в проходной караульного помещения стоял часовой-гитлеровец, от которого Николай убежал из подвала картофелехранилища. Увидев Алексеева, он завопил:
- Швайн, швайн!*
_______________
* Свинья, свинья! (нем.)
Охранники схватили Николая, связали его, и комендант приказал дать ему тридцать палок. Алексеева насильно раздели, повалили животом на скамейку, привязали ноги и руки, и палач начал бить его резиновым шлангом.
Николай не кричал, а только, стиснув зубы, вздрагивал, пока не потерял сознание.
Очнулся Алексеев на второй день в бараке. Лежал он на полу.
Возле него сидели его друзья - Петр и Сергей. Потом к ним присоединились знакомые по Могилевскому лагерю Иван Гармаш и Иван Биндюк.
- Ну как, браток, чувствуешь себя? - спросил Иван Гармаш.
- Плохо, - с трудом ответил Николай.
Целую неделю Николай не мог подняться: все тело болело, горело огнем, нельзя было шевельнуть ни рукой, ни ногой.