Настя ушла от Кожухов очень довольная, сто раз поблагодарив Поликарпа Семеновича и Олимпиаду Ивановну.
Поликарп Семенович закрыл за ней калитку на крючки и на засов и вместе с Олимпиадой Ивановной вернулся к скамье, где они до этого сидели.
— Учти, ты никуда не поедешь! — сказала ему Олимпиада Ивановна.
— Позвольте спросить, почему вы так думаете? — ответил Поликарп Семенович, снова берясь за брошюрку о целебных свойствах пчелиного меда и яда.
— Потому, что вы негодяй. Я имею такое же право на «Победу», как и вы. Если вы не отдадите ее Гене, я распилю ее пополам, как вы распилили шкаф и диван. И отдам свою половину сыну.
— Сын будет достоин вас, если возьмет.
— Лучше не морочьте людям голову и пойдите откажитесь.
Поликарп Семенович внимательно читал брошюрку.
— Не притворяйтесь, будто вы читаете. Вашу слепоту не спасут даже тройные линзы.
Поликарп Семенович молчал.
— Вы ведете себя не по-дворянски: вас спрашивают, а вы молчите. Вы отдадите машину или нет?
Поликарп Семенович отложил брошюрку, повернулся к жене, скрутил толстый кукиш и поднес к самому носу Олимпиады Ивановны. Потом поднялся и направился к погребу.
Олимпиада Ивановна принялась спокойно перекалывать шпильки в голове, поправляя распавшийся на затылке пук седеющих волос.
На крыльцо выбежал внук.
— Баб, а где деда? — спросил он. — Пусть включит телевизор, сейчас «В мире животных» начнется.
— Иди ко мне, Игорек, — позвала его Олимпиада Ивановна.
Она усадила внука рядом, погладила по зачесанной головке.
— Твой дедушка пьяница, — доверительно сказала она ему. — Он опять пошел в погреб пить вино. Ты никогда не бери с него пример. Всегда слушайся меня, я у тебя хорошая бабушка. Я хочу, чтоб дедушка переписал «Победу» на твоего папу, и папа этого хочет, а дедушка жадничает. Ты понял, что хочет бабушка?
— Все понял, — ответил внук.
— Только ты никому из чужих не говори, что твой дедушка пьяница. Сам знай, а другим не говори, иначе они будут над нами смеяться.
— Я никогда не говорю, — ответил внук. — Мне и папа не велит ничего говорить.
— Умница, — похвалила внука Олимпиада Ивановна. И, взяв его за руку, сказала: — Пойдем, я сама включу тебе «В мире животных».
Татьяна Пещера, в прошлом бухгалтер «Райплодоовощторга», посещала церковный хор по желанию. Не то что городской. В городском стоило пропустить две-три репетиции — и непременно услышишь: «Пещера, кончайте нарушать дисциплину. Или ходите регулярно, или мы вас отчислим». В результате строгий руководитель отчислился первым: сбежал в Нежин, бросив хор на произвол судьбы.
В церковном хоре порядки были иные: никто никому не выговаривал, никто не требовал являться на каждую службу. Захотелось Татьяне Пещере сходить попеть — пошла, а нет такого желания — не пошла. И Татьяна Пещера посещала церковь, сообразуясь со своим желанием, в основном же по большим праздникам. Большие праздники были у нее выписаны по числам в тетрадку, имелись у нее и отдельные тетрадки со словами икосов, тропарей, величаний и всяких молитв, предназначенных для пения хором. Так что Татьяна Даниловна в любой праздник могла явиться в церковь во всеоружии: с нужной тетрадкой, то есть с текстом, соответствующим прославлению данного праздника, и влиться в ряды хористов.