– Не могу ждать. Нам нужно многое обсудить.
– Ты сейчас дома?
– Да. Как скоро ты можешь приехать? – спросил Бернс.
– Сколько будет длиться наше свидание?
– Может быть, много часов.
– Тогда я заеду домой пообедать. Увидимся в… э-э, восемь.
– Давай пообедаем вместе, дорогой.
– Не стоит себя беспокоить, Мак.
– Да что ты! Мне приносят горячую еду из «Шамбора». Сегодня я закажу всего по две порции.
Палмер скорчил гримасу.
– Что в меню?
– Ты сам назови. «Медальон биф», «труи амандин». Знаменитый «канеллопи»[81]. Я закажу.
Палмер улыбнулся:
– Буду у тебя через час.– Он повесил трубку и посидел некоторое время, анализируя беседу. Что ж, может быть, он достаточно сильно поколебал Бернса и его реакция вполне естественна.
Палмер уже успел постичь, что для Бернса весь мир состоит из двух типов людей: идиотов и таких, как он сам. Бернс относился ко всем со смесью вкрадчивого снисхождения, завуалированной жалости и явного недоверия. Но Палмер рассчитывал, что, если его план сработает, это произведет на Бернса достаточное впечатление, чтобы завоевать его уважение. А Бернс уважал только тех, кто не уступал ему в коварстве. По этой причине также Бернс плохо срабатывался с теми, кого он считал ниже себя по умственным способностям, то есть почти со всеми. Теперь Палмер чувствовал, положение изменилось.
Он встал, вышел из комнаты, широкими шагами пересек огромный, с высокими потолками холл и подошел к кабинету Вирджинии. Он услышал звук пишущей машинки. Заглянул в комнату и увидел Вирджинию, склонившуюся над машинкой,– она быстро печатала тремя или четырьмя пальцами. Ее обычно аккуратно уложенные в небрежной манере волосы казались сегодня скорее небрежно уложенными. Палмер даже решил, что она по рассеянности запускала в них пальцы, пока работала.
– Что за сенсацию ты печатаешь?
Машинка замолкла. Вирджиния сидела спиной к нему, совершенно неподвижно. Потом напряжение в ее спине ослабело. Она выпрямилась и, не поворачиваясь, произнесла:
– Газетчики никогда не употребляют термин «сенсация». Только любители и дилетанты. И банкиры.
– Смогу я хоть украдкой взглянуть на твое лицо?
– Нет. У меня высыпали огромные красные фурункулы.
– Старая болезнь?
– Если ты имеешь в виду глупость, да.
Он обогнул ее стол и повернулся, чтобы смотреть ей в лицо. Она выглядела утомленной. Тени под глазами из фиолетовых стали черно-синими.
– Черт побери. Никаких фурункулов.
Она пожала плечами.
Он рассматривал ее, а она избегала его взгляда. Он старался найти в ее лице ту огромную, согревающую живость, почти ощутимый жар любопытства, или сострадания, или страсти, или нежности, или гнева, или другого чувства, которые она так часто раньше делила с ним. Неожиданно ему пришло в голову, что ее лицо сегодня было всего лишь маской, умно выбранной, и фраза: «Маска смерти» – пронеслась в его мыслях, но не слишком быстро, чтобы он не обратил на нее внимания.