Квартердек «Галатеи» так напомнил Дринкуотеру «Циклоп», что мичмана охватил приступ ностальгии по своему фрегату. Коллингвуд взял его под руку и стал расспрашивать.
— Вы видели капитана Эджкамба?
— Да, сэр.
Лейтенант закашлялся.
— Какие он вам дал приказы? — выговорил он наконец.
— Никаких, сэр.
— Никаких? — переспросил лейтенант, слегка нахмурившись.
— Ну да, сэр… — Дринкуотер осекся. Что он может сказать первому лейтенанту о его командире, к которому не испытывает ничего, кроме презрения? — Он приказал мне сменить мундир, сэр, и …
— … и прибыть с рапортом к флаг-офицеру в Плимуте. Разве не так, парень?
Дринкуотер посмотрел на Коллингвуда, и, вопреки усталости, в голове у него постепенно прояснилось.
— О, да! Да, сэр, это верно, — он смолк.
— Отлично. На вашем месте я бы отплыл завтра.
— Есть, сэр, — мичман поднес руку ко лбу и повернулся.
— А, мистер Дринкуотер!
— Сэр?
— Нельзя хоронить труп в гавани. Мой плотник сделал гроб. Я взял на себя смелость заказать заупокойную службу на сегодня. Можете отправиться в церковь св. Карла Мученика в четыре. И заодно возблагодарить Бога за благополучное… — высокий лейтенант зашелся в очередном приступе кашля.
Дринкуотер немного поспал, и уже в пять склянок поднялся, обнаружив свои штаны выстиранными и отглаженными. Хэген почистил перышки своим пехотинцам, и маленький отряд, неся свою печальную ношу, торжественно направился в приходскую церковь. Такой жест, как организация отпевания в церкви для одного из матросов, Дринкуотер в то время еще не мог оценить по достоинству. Призванный лить кровь на службе неблагодарной стране, английский матрос не привык, что с ним могут обращаться не как с псом. Поступки, подобные тому, что сделал Уилфред Коллингвуд, трогали их до глубины души. Пока бесчувственный аристократ Эджкамб шел по тропе порока, Коллингвуд и некоторые другие учились, как стать настоящим вождем. Никто не умел так искусно играть на струнах матросской души, как Горацио Нельсон, но он не был единственным в своем роде.
После полуденной жары прохлада, царившая в церкви, воспринималась как чудо. Оказавшись в непривычной обстановке, моряки застенчиво переминались с ноги на ногу. Стоя после службы во дворе, под тисовыми деревьями, они опять оказались в объятиях зноя. Когда грубо сколоченный гроб опустили в могилу, мужчины, перенесшие недавно такое испытание, не смогли сдержать слез.
После окончания похорон, моряки и пехотинцы приготовились идти обратно в город. Священник, худой сморщенный человечек с волосами, спадавшими на старинный манер на плечи, подошел к мичману.