Но молодые люди тоже поторопились. «Могу я…» «Могу я…» «Могу я…» Их голоса напоминали Дэвиду хоровое пение в той американской школе, где он учился. Он церемонно отступил в сторону — пусть делает выбор сама. Она выбрала сразу, поднявшись и шагнув в его сторону. «Вы были первым?» — спросила она приятным тоненьким голоском. «Да», — ответил он, и они вышли в зал.
Из-за грома музыки разговаривать было невозможно. Это тоже было вполне в духе старика Фана — нанять для чая духовой оркестр в двойном составе. Комната сотрясалась от грохота. Дэвид прижимал ее к себе, как теперь было принято, грудь с грудью, бедро с бедром. Ее щека касалась его плеча. Он хорошо танцевал и знал это, но и она тоже, как выяснилось, танцевала отлично. Она подчинялась и приникала к нему так послушно, что он подозрительно покосился на нее. Не слишком ли она податлива? Ему надоели слишком податливые девицы. Но ее бледное личико было холодно, а глаза, когда она подняла их на него, совершенно бесстрастны. Она улыбнулась и что-то сказала, но он не мог расслышать ее голос. Он поднял брови, и она рассмеялась. Больше они не пытались разговаривать. К концу танца молодые люди уже были на месте, поджидая ее, и он расстался с ней со своим обычным умеренно-развязным изъявлением благодарности: «Вы здорово танцуете, мисс Фан. Вот это да, здорово иметь такую классную партнершу!»
«Благодарю, мистер Лин. Вы гоже здорово танцуете», — просто ответила она.
Он не стал больше танцевать ни с кем, хотя свободные девушки были. Дорис Ли тоже была свободна, она прошла мимо него, призывно-томная и смеющаяся. Но он демонстративно наклонился, чтобы завязать шнурок на ботинке. Он не собирался больше танцевать. Он еще немного подумал о Филис, хотя давно уже перестал думать о девушках. Что его действительно занимало, так это работа, которую очень любил. Он был менеджером в издательском доме своего отца. И поэтому постоянно думал о том, как улучшить издание их книг. Когда-то он думал о девушках очень много, но это было еще до того, как они ему надоели. Они были слишком одинаковы. Все шанхайские девушки, решил он уже давно, похожи одна на другую. Он презрительно слушал своих приятелей, увлекавшихся какой-нибудь новой, особенной красоткой. Таких просто не существовало.
Чай закончился, и гости стали расходиться — веселые пары под ручку отправлялись развлекаться в другие места. Оркестр смолк, и комната наполнилась голосами — гости прощались и благодарили, при этом китайские и английские слова смешивались в одной фразе. Это считалось очень стильным так разговаривать, так же стильно было брать иностранные имена. Он тоже мог говорить на жаргоне, если было нужно. В сущности, он владел многими языками. Он мог говорить на студенческом американском, и на оксфордском английском, и на изысканном старинном китайском, которого по-прежнему требовал от него отец, и вот на такой смеси китайского с английским, на которой говорили его друзья. Все зависело от того, где он был.