Однажды, когда он ушел, я стала рыться в том мусоре, которым было завалено помещение, предшествующее моему пеналу. Я надеялась найти там что-нибудь, чтобы убить время. Но там был один хлам — корпус от компьютера, коробки, обрывки всего и ничего. Я не обнаружила ничего интересного.
Тогда мне опять пришла в голову идея написать домой. Он согласился — очевидно, ему это было все равно, ведь он эти письма никуда не отправлял. Мне кажется, я написала пять или шесть, но следователи потом обнаружили только три. Под его матрасом. Я себя спрашивала потом, что он собирался с ними делать, вклеить в альбом? Или посмеяться над моим беспомощным состоянием?
Согласно моему календарю, во второй раз я написала 9 июля. То письмо пропало. Не знаю, что он с ним сделал, во всяком случае, он его прочел и, видимо, был единственным, кто это письмо видел. Я все еще ждала ответа от моих родителей, ждала освобождения, и у меня в голове все перемешалось по поводу так называемого зла, которое мой отец причинил так называемому шефу. Иногда тот, которого в письмах я называла «человек, который стережет меня», делал намеки на то, что между отцом и шефом были какие-то денежные отношения. Порой он говорил: «Твой отец плохо поступил с шефом». Мои бесконечные вопросы, мои слезы вызывали с его стороны лишь угрозы, и разговор становился невозможен. «Заткнись! Прекрати плакать!»
Он сообщал мне новости. Я не могла предположить, что он просто пользуется моими детскими вопросами из письма, чтобы сообщить мне несколько фраз, которые мать якобы передала через посредника, которому поручалось передать мои послания «в ее собственные руки».
Я описывала как могла то, что он заставлял меня выносить, и моя мать отвечала, что я должна быть любезной с ним, уступать ему во всем, что он от меня требует, потому что если я буду его раздражать, то он отдаст меня кому-нибудь другому, который будет меня мучить. В двенадцать лет очень трудно понять подобные вещи. Но как я могла полюбить то, что он со мной вытворял? Как уступить ему, когда инстинктивно я могла его только отталкивать? Была также мысль о том, что мои родители покинули меня и «смирились с тем, что больше меня не увидят». В итоге я расплачивалась за «вину моего отца», и моя семья согласилась пожертвовать мною, вместо того чтобы заплатить три миллиона. И это ужасное промывание мозгов продолжалось более месяца. И оно подействовало до конца.
Я старалась замечать вокруг все больше и больше, чтобы понять, где именно я нахожусь.
В комнате-голгофе я попробовала посмотреть в щелку в оконной шторе. Я увидела железную дорогу, и то немногое, что я могла разглядеть, представляло не слишком-то радостную картину.