— Нет, это невозможно.
Если этому типу и удалось так завладеть моим сознанием, это потому, что я, со своей стороны, была уверена, что мои родители боятся, что всей семье угрожают смертью. Я была убеждена, что они меня не ищут, но не могла поверить, что они считают меня мертвой. Тем более что он позволял мне писать им, а я получала так называемые ответы от них, значит, они знали, где я была! Этот мерзавец незаметно подводил меня к отчаянию. Тем более что мои отношения с моей семьей, особенно с мамой, были не такими теплыми, на мой взгляд.
Дети очень быстро начинают чувствовать себя виноватыми, и когда она как-то раз в шутку сказала: «О, когда ты родилась, это была катастрофа!», я для себя сразу поняла это так: «Ну вот, я не должна была родиться, я всех только раздражаю».
И то же самое я чувствовала, когда мама выражала свое предпочтение одной из моих старших сестер, которая всегда все делала правильно, а я же была несносной девчонкой, которая таскала из школы одни плохие отметки по математике.
А если я отказывалась подмести пол или вымыть посуду, то и вовсе становилась чертенком!
Я писала ей: «Я не буду делать того, не буду делать сего, я буду хорошей, я буду обращать внимание на то и на это…» И когда этот монстр внушал мне: «Они тебя считают умершей», в моей детской голове проносилось: «Ну вот и все, меня все бросили, одной меньше!»
И это была лишняя пытка для меня.
Но в другие моменты я пыталась избавиться от этих мыслей: «Нет, это невозможно, я не могу в это поверить!» Однако в следующую секунду надежда рушилась, чтобы воспрянуть опять через какое-то время. «Это возможно, вот доказательство! Дни проходят, а я все еще здесь… Нет, я в это не верю. Он ведь сказал, что звонил им!»
В тот период я не знала, что делать, чтобы сопротивляться таким же способом, как вначале. Я была надломлена. Я находилась там более двух месяцев и сейчас была в таком состоянии физического поругания, что мне было все труднее и труднее сопротивляться и досаждать ему. Порой, когда он спал, во мне возникало неповиновение…
«Если бы я смогла пойти за пистолетом, который он мне показывал, если бы я сумела им воспользоваться, я бы его убила». Но безумная эта идея тотчас же улетучивалась, ведь я была привязана.
Часто, когда мы ели и я держала в руке вилку, я говорила себе: «Я бы воткнула эту вилку в твою рожу, сволочь!» Эта вилка тоже становилась навязчивой идеей, но я не знала, куда именно ее воткнуть.
Запертая, одинокая, с этим уродом, который целыми днями проделывал со мной самые ужасные вещи, я постепенно потеряла смысл жизни. У меня не было больше занятий. Меня ничего не интересовало. Мне осточертело писать. Да я даже не знала, о чем писать. Приставку Sega я, как мне казалось, в припадке ярости сломала в один из дней, хотя она все еще работала, но я уже была не в состоянии видеть эти картинки снова! Я прочитала все книжки, и даже чтение мне действовало на нервы, я читала, но ничего не воспринимала. Последнее время я становилась все более одинокой, он запирал меня в этой крысиной норе, а сам исчезал на много дней. Мне не осталось совсем ничего, за что я могла бы зацепиться, я говорила сама с собой, я смотрела на стены, на потолок, как будто я могла сквозь них просочиться.