, в «Шагах»: монахиня-экзистенциалистка в черном брючном костюме, с белым воротником и черно-белым клобуком.
Я помню горе Гарольда на Рождество 1989 года, когда он узнал о смерти Беккета. В тот год Гарольд посещал его в парижском доме престарелых, а совсем незадолго до его смерти они беседовали по телефону (Гарольд был взволнован, когда Беккет сообщил ему, что сценарий по роману Кафки[65] лежит на тумбочке возле его кровати). В тот вечер я напомнила Гарольду, что Беккет не впадал в отчаяние: «Я продолжу свой путь».
25 января 1996 г.
Гарольд сказал мне за обедом, что Джуди Дейш (его друг и литературный агент) едва не поперхнулась, когда он сказал ей по телефону: «Я пишу». Я: «Там люди ходят, или это радиопьеса?» Гарольд не согласился на подобную классификацию, заметив: «Не забывай, ‘Пейзаж’ начинался как радиопьеса». Перечитав написанное, сообщил: «Это растение. Оно живое. Теперь я посмотрю, хочет ли оно расти или предпочитает остаться тем, что есть».
29 января
Гарольд: «Я только что осознал, что умер бы, если бы нацисты вторглись в Англию. В возрасте десяти лет». Я: «Неужели ты не думал об этом раньше? Иногда я наблюдала, как твои родители сидят за ланчем в Итон-мэнор в Хоуве — твой отец такой вспыльчивый, а мать такая любезная, — и думала, что эти славные, исполненные достоинства люди могли бы умереть в условиях неслыханного унижения и кошмара». Потом мы обсуждаем, отослали бы родители десятилетнего Гарольда к американским родственникам или нет — возможно, на средства дяди Коулмена. Гарольд оживляется: «Тогда я, вероятно, вырос бы республиканцем. Голосовал бы за Рейгана». Другой Гарольд? Как если бы оксфордский преподаватель пил бордо и играл в крикет, но никогда не написал и строчки.
25 февраля
Гарольд читал «Суета сует» (вероятно, его поставят на малой сцене театра «Амбассадорс» — она как раз подходящего размера) Салману и Элизабет Вест[66]. Все глубоко тронуты, но Салман предлагает написать «Время действия: наши дни», поскольку даже он не понял, когда все происходит. А это существенно. Действие происходит сегодня, а не в нацистской Германии.
Гарольд сказал довольно интересную вещь о Ребекке, героине «Суеты сует»: «Она художник, который не может избежать мировой боли». Он поставил знак равенства между собой и Ребеккой (это было во время свирепой бойни в Ливане, в связи с которой Гарольд, находившийся в крайне тяжелом физическом состоянии, был вынужден выступать по поводу каждой из сторон; подписывать петиции и т. д.). Девлин олицетворяет остальной мир, который в конце концов обошелся с Ребеккой крайне жестоко. Потом я спрашиваю Гарольда: «Но о Девлине больше нечего сказать? Он ведь пытается помочь Ребекке сохранить душевное здоровье и вести нормальную жизнь — я имею в виду упоминания о Ким и детях».